Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [32]
о Тереза,
о Тереза…
перо голубя качается в волнах… но этого уже нельзя увидеть. Это — сон.
Мой желудок внезапно свела судорога, что-то там взбунтовалось. Знакомые симптомы… нельзя оставлять свои мысли в таком хаотичном состоянии… Я перевела взгляд с воды на скалы, обнимающие залив, одна панорама сменяет другую, глазами прошлась по извилистой дорожке вдоль ажурной ограды в ромбах… «я это уже где-то видела» в ткани совсем ясного воспоминания… резная кованая решетка, а местами — грубая деревянная… и калитка, закрытая на замок,
да, Тереза.
Я закрыла глаза, не хочу смотреть, хочу спать. В последнее время, когда тоска клубком сворачивается в моей груди, а потом лопается, растекаясь по телу вместе с током крови, я засыпаю совсем легко, не так, как раньше, когда дни и ночи я кое-как перемогалась с единственным желанием — исчезнуть безо всякого сна, мне действительно хотелось исчезнуть, и иногда я могла сказать: потому что… и чем-то заполнить это «потому что», но чаще просто свет гас и ночь накрывала меня или всходило солнце после бессонной ночи… в подобные моменты все твое существо цепенеет, мозг скорее пуст, нежели напряжен, нежелание жить перетекает в желание спать и… в невозможность уснуть… ты ждешь, чтобы что-то закончилось, свершилось, закончилось всё… вероятно, многие переживали подобное состояние… исчезновения, безысходности тупика. Чувства и ощущения повторимы, и у каждого есть свои способы выбраться из этой засасывающей спирали и принять как угасание света, так и восход солнца — вон как красиво… и правда, всё закончилось, на горизонте появилось солнце, а когда я открою глаза, оно уже будет высоко в небе…
до моих ушей доносится пароходный гудок, так трубит слон…
Он не сможет изчезнуть, как этот корабль…
когда-то я жила рядом с зоопарком, потом его то ли сломали, то ли перевели в другое место, и слон перестал трубить… а что? здесь где-то есть порт? На мгновение я открыла глаза, на горизонте действительно шел корабль… ну и глупая же я, Анна была права, смотри не развороши прошлое, ничего, я не буду его ворошить и к Терезе не стану прикасаться… веки тяжелеют, до чего же все-таки хорош этот способ спасения — сон, глаза закрываются и остается лишь шум моря, морю бы следовало быть синим, но нет, оно другое, я уже писала когда-то об одном очень синем море, целую книгу про него написала, оно и было таким — синее, южное и теплое, я его не придумывала; я люблю море, любое, неважно — какое оно и где находится… этот вот берег или средиземноморский, афонский, берег Нормандии, он безнадежно красив там, у Баальбека, Баальбек — придуманное название… северный океан, однако, невозможно придумать, и все же слова вытеснили его… и тот, самый далекий океан с неземным небом на другом конце земли… небо, в сущности, такое земное, правда, не в те особые мгновения заката, когда можно заглянуть за горизонт, оно закрыто, как церковный купол, как крышка гроба, давит… если бы я когда-нибудь решила покончить с собой, то единственная смерть, возможная для меня, это — утонуть в море, для многих женщин это так, как в утробе, и я не исключение, да исключений, в общем-то, и нет… Вирджиния Вулф так ушла из жизни, и Офелия, но ее придумали… неужели ее придумали?.. погружение, навязчиво знакомый запах утробы, но когда ребенок останется в ней дольше обычного, ее воды зеленеют, и он умирает… а воздух такой зеленый и подвижный, он приближается, отходит, рассеивается, и зеленое светлеет, становится совсем прозрачным… видение зеленого… видение исчезает, потом появляется вновь и начинает шуметь в листве деревьев, их листья зеленые…
… море зеленое…
… тук-тук-тук, где-то стучит мяч…
… каждую минуту — тук, и снова, через минуту — тук…
…не скажете, где мне найти доктора?
… одна пуговица отрывается от пиджака… тук…
Кто-то стучит. Я забылась, а может, уже давно сплю… ну вот… беспокоют меня…
… в дверях молодая женщина в элегантном костюме, здесь вообще все так элегантны, и у старика такая же униформа… здесь… но то было во сне… а сейчас реальность… реально мое платье… помялось… она сказала:
— я — сестра Евдокия.
Она назвала только свое имя, наверное, здесь так принято у сестер, и протянула мне руку, но тут же отдернула ее, увидев мою, забинтованную.
— у вас красивая униформа, так гораздо лучше, чем белые халаты, уютно, — сказала я, еще не очнувшись полностью от сна, только это и пришло мне в голову,
— да, спасибо, — ответила сестра, — здесь ведь не больница, скорее, дом, у нас всё по-домашнему, как в семье,
