Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [19]

Шрифт
Интервал

она произнесла это вслух, словно желая, чтобы он услышал, потом взяла футляр, отнесла на диван и, раскрыв его, вынула скрипку, та показалась ей совсем маленькой, цвета светлой охры, какой-то обескровленной… а все-таки она милая, проронила Вирджиния, пристроив скрипку спереди, у груди, как гитару… ей нравилось держать скрипку так, тесно прижав к телу, но сейчас ей показалось — чего-то не хватает, может быть, Андреевского креста на корпусе инструмента, но ведь он даже не ощущается, так нежно инкрустирован, а вот, значит, все же чувствуется… и тронула одну струну кончиком пальца, телом ощутив вибрацию скрипки… звук едва достиг ее ушей, но они словно оттолкнули его, потом вслушалась в его отзвук в себе, но вместо ностальгии почувствовала какое-то безразличие, холод, совсем непохожий на то холодное пламя, исходящее в тот вечер от Маджини, которое звало ее скорее к овладению звуком, нежели к погружению в него, и так сильно толкнуло ее… по ту сторону… за спиной раздался его голос, он снова повторил то, что уже говорил и что она в этот момент кончиком пальца и памятью уха ощущала и сама — что скрипка совсем неплоха, что он уже слышал ее и оценил по заслугам, нет, действительно хороша, сейчас редко такие делают, и все же, несмотря на это, она несколько однозначна, что ли, какой и должна быть или, скорее, начала становиться со временем, извратившим смысл инструмента, творения Маджини, который извлек свою скрипку из виолончели — этого любовно-женского инструмента — и просто соединил их обе в одной… совсем двусмысленно… так что, естественно, эту ее скрипку нельзя и сравнивать с Маджини, с его способностью к перевоплощению, а в конце концов, разве не это самое главное для скрипки — способность быть всем, везде… после него никто уже не посмел сделать такой инструмент…

и все же она так мила, проронила Вирджиния в последнем усилии сопротивляться, но потом, без тени сомнения, все же призналась себе,

да, он прав, это так, хотя она была такой удобной, просто частью меня самой… если не считать остальной части… большой… только вот — насколько большой?

Вирджиния отразилась в Вирджинии

… и как же мы будем играть вдвоем одно и то же?

Она вдруг представила себе это совсем отчетливо, ощутив всем телом, грудью, животом, как натягиваются, настраиваясь, струны, и хрустальное ля течет по ним, готовое в любой момент отклониться, сдвинуться, подстраиваясь, если вдруг второе, встречное ля потребует идеального унисона… Вирджиния сделала шаг вперед и подняла скрипку к подбородку… начинаю я, буду задавать темп, но он остановил ее — Маджини все еще был в его руках — и протянул его ей, ну разумеется, так и надо, я же не смогу играть на другой… Вирджиния увидела смычок, нацеленный в нее, но этот жест не вызвал подозрения, она чувствовала себя вполне на своем месте перед этим светлоглазым мужчиной, который стоял сейчас перед ней в своем светлом костюме и настолько хорошо понимал ее скрипку, что и сама Вирджиния словно прочувствовала, поняла ее до конца, и сейчас, если бы взяла в руки и поднесла к глазам, то наверняка смогла бы прорвать черную пелену и заглянуть в то неприступное, темное f …я увижу ее душку…

нет, ничто ей не угрожало, наоборот

ей захотелось, чтобы смычок дотянулся до нее, отвел в сторону прядь волос, собранных сзади в хвост, и это желание было таким сильным, что она, переложив смычок в другую руку, со скрипкой, одним движением расстегнула заколку, стягивающую ее волосы в безопасную для игры прическу, словно затем, чтобы подсказать ему… сделай это, именно это… но он перевернул смычок и подал ей колодкой вперед…

… я только сейчас сообразил, что ты ревнуешь… ты права…

потому что, конечно же, он с удовольствием играл бы на Маджини. Разумеется, он бы хотел, он был бы благодарен ей за этот жест доверия, за это особое, тройное слияние… но ведь он здесь, чтобы услышать Чакону именно в ее исполнении, в игре перевоплощений под ее руками… а ты дай мне твою скрипку, я без проблем справлюсь с ней, даже если она и не до конца способна отзываться на мои усилия, а так тебе будет совсем уж скучно, ведь ты уже добралась до душки Маджини…

но ты знаешь, что делать… правда? Нужно быть очень точной, человеку нужно стремиться к абсолютной утонченности, к полному соблюдению точности, звук должен быть буквально «вбит в тон», а это уже судьба, и звук не звучит…

именно там — музыка…

Она уже знала это.

Вирджиния протянула ему свою старую скрипку, смычком вперед, еще, еще ближе, словно хотела прикоснуться к кровавому пятну-мозоли, знаку, инкрустированному на шее каждого скрипача, надавить на это пятно, причинив ему боль… ей показалось, что он улыбнулся, поняв ее мысли… они поменялись скрипками, она взяла в руки Маджини, обняла, прижала к подбородку, шеей почувствовав свое пятно-мозоль — место, где ее плоть особенно тесно сливается со скрипкой, ощутила, как оно набухает, возбужденное этим прикосновением, увидала, как он, словно в зеркале, повторил ее движение, абсолютно такое же, подбородком зажал скрипку самым естественным в мире жестом, означающим его готовное слияние с нею…


Рекомендуем почитать
Песня для Сельмы

Рассказ опубликован в 2009 году в сборнике рассказов Курта Воннегута "Look at the Birdie: Unpublished Short Fiction".


Полет турболета

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Подарочек святому Большому Нику

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мнемотехника

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сведения о состоянии печати в каменном веке

Ф. Дюрренматт — классик швейцарской литературы (род. В 1921 г.), выдающийся художник слова, один из крупнейших драматургов XX века. Его комедии и детективные романы известны широкому кругу советских читателей.В своих романах, повестях и рассказах он тяготеет к притчево-философскому осмыслению мира, к беспощадно точному анализу его состояния.


Продаются щенки

Памфлет раскрывает одну из запретных страниц жизни советской молодежной суперэлиты — студентов Института международных отношений. Герой памфлета проходит путь от невинного лукавства — через ловушки институтской политической жандармерии — до полной потери моральных критериев… Автор рисует теневые стороны жизни советских дипломатов, посольских колоний, спекуляцию, склоки, интриги, доносы. Развенчивает миф о социальной справедливости в СССР и равенстве перед законом. Разоблачает лицемерие, коррупцию и двойную мораль в высших эшелонах партгосаппарата.


Нобелевский лауреат

История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».