Диктатура пролетариата - [61]

В этой обстановке, в этом хаосе, где нет духовной опоры и отсутствуют права, не надо строго судить человека, если он утратит веру в людей и уважение к самому себе.

Эта мрачная картина, в основе которой лежит обстановка в Москве, актуальна и для провинциальных университетов, что мне подтвердили в жестком определении: «Огромная изолированность от общеевропейской духовной культуры, к тому же своего рода гипнотическое действие беспрестанно повторяемых диалектических фраз – не говоря уже о несвободе, принуждении, полицейском контроле, цензуре. Чего ожидать от молодёжи, растущей в такой среде?»

Иностранцы заняты тем, что объявляют всех российских эмигрантов никчёмными отщепенцами. Под эту поверхностную оценку, выраженную дешевыми фразами, подпадает и российская молодёжь, добровольно или против воли покинувшая отечество и тысячами обучающаяся в вузах и школах гостеприимных зарубежных государств. Цель большинства из них, безусловно, – вернуться обратно. Их обучение осуществляется в значительной степени под надзором русских профессоров и основывается на учебных планах России прежних времён. Но и эта молодёжь представляет собой для поверхностных судей всего лишь бесполезный хлам. Эту точку зрения поддерживают и определённые русские круги – разумеется, коммунистические, но и не только. Тем интересней было слушать, как однажды ночью в Москве эту тему обсуждали видные интеллектуалы, в основном юристы. В этом обществе посчитали, что молодёжь, обучающаяся сейчас за границей, будет представлять для своего отечества большую ценность, чем студенты, обучающиеся у себя на родине. «А не будет ли их кругозор более узким? – предположили некоторые. – Возможно, они станут похожи на прошлых “эмигрантов”, тех, кто сейчас стоит у власти в России?» Но все сошлись на том, что та молодёжь вырастет в более правильной и здоровой политической обстановке, чем в России. Точка зрения, что у этих людей будет меньше понимания просыпающейся жажды деятельности и неподдельного интереса к стране, порождённых революцией, что они будут меньше разделять эти чувства, была решительно отвергнута. За рубежом молодёжи намного шире раскрывают глаза на новые идеалы, новые высокие лозунги, которых в России, как мы уже слышали, ещё пока не появилось. Предположение, что в заграничной молодёжи желание мести должно сохраниться прочнее и что это может представлять собой опасный момент для будущего сотрудничества, было резко отклонено. Желание мести ничуть не меньше в самой России, и зарубежная молодёжь показала, что настроена уже значительно более мирно, чем раньше. И эмигранты ничуть не более отрезаны от жизни в России; многие из них, наоборот, лучше и точнее осведомлены о происходящем, их критика потому свободна и намного более живая. Российские интеллектуалы у себя на родине, напротив, часто очень плохо осведомлены о происходящем в государстве. Они отделены не только от остального мира, но и в большой степени от товарищей в своей стране. В качестве примера последнего явления можно привести закрытую встречу, на которой обсуждались все упомянутые и многие другие вопросы. Её проведение было проявлением внимания к иностранцу, к моему желанию разобраться в происходящем, и её рассматривали как целое маленькое событие, как нечто новое за последние несколько лет.

* * *

Сильное снижение качества общего образования и уровня знаний вузовских студентов, теперь постепенно вступающих во взрослую жизнь, представляется очевидным. Ранее я обрисовал общие черты «пролетаризации» большевиками системы высшего образования, особенно регулирование вопросов поступления. Прошедшие годы были переходным периодом; в вузы ещё поступала в значительной степени молодёжь, имевшая подготовку со старых времён и отчасти уже успевшая какое-то время поучиться, пока этот процесс не прервала война. Теперь этот контингент учеников отчасти иссяк, отчасти, как мы уже видели, им закрывают дорогу в вузы посредством особых требований и административных мер. Становится всё больше «рабочих факультетов», и, соответственно, люди из профсоюзов, из пролетарских комитетов, но в первую очередь те, кого «направила» и одобрила коммунистическая партия, получают полное господство. Приведу уже упомянутый пример этого года: на факультете точных и естественных наук 1-го Московского государственного университета летом было 500 мест для поступающих. 90 % мест были бесплатными и отводились для тех, кого «направили». На конкурсной основе предоставлялось 50 мест, но в отношении зачисления на эти места действовало множество ограничений и плата за обучение была огромной. Это очень узкие, а для большинства и вовсе закрытые, врата в учёный рай.

На рабочих факультетах хотя и встречаются часто хороший контингент учеников, хорошие преподаватели и усердная, строго дисциплинированная работа, однако, как уже говорилось, образование там слишком несовершенно и длится слишком короткий срок, чтобы обеспечить достойную подготовку к вузу, а тем более к университету. И от этой базы, три года которой должны заменить всю начальную школу и гимназию прежней системы и которая содержит изрядную долю марксистской теологии, конструкторы коммунизма требуют, несмотря на протесты как со стороны старых специалистов, так и со стороны самой коммунистической молодёжи, обеспечения полной подготовки учеников. Беседуя с коммунистами, я заявил, что, по нашему опыту и практике, подобное невозможно физически. Они были полностью согласны с этой точкой зрения и в отношении России и не понимали движущих мотивов московских властей, работающих над подобной программой.