Дикая кровь - [142]

— Спасай Иженея!

Лишь выскочив по густым, хлеставшим по лицу ветками, березнякам на гриву, Иренек остановил едва не запаленного аргамака и повел ухом. Перепалка стихала. Где-то слева и справа слышался приглушенный звон копыт. Со дна долины доносились возбужденные голоса победителей.

Иренек повесил голову. Все теперь осталось там, у Иштыюла: и белая юрта начального князя, и табуны, и пленники, и деньги, на которые Иренек хотел выкупить Итполу. И слава Иренека тоже была там.

23

Третий по счету Алтын-хан метался, как зверь, плотно обложенный охотниками. С юга Великой степи его по-прежнему теснил сильный, не прощающий обид Тушету-хан, с запада наседали джунгары. Понимая свое бедственное положение, Лопсан уже не заносился перед русскими, как прежде, а искал у них защиты. Посланному из Томска Роману Старкову он внушал мысль о том, чтобы ему, Лопсану, построили острог в устье реки Упсы.

— Я дам аманатов, а сверх того и голова моя будет у великого государя в новом городе.

Это был уже другой Лопсан, осторожный, мирный и на редкость сговорчивый. И когда Старков попросил хана назвать приглянувшееся ему место на Упсе, тот с видимой покорностью ответил:

— Где укажете, там и хорошо.

И еще Алтын-хан просил дать ему побольше оружия и доспехов, чтобы он мог отстаивать свои интересы, а заодно и интересы России.

Пока в Москве судили да рядили, как откликнуться на запросы Лопсана, пока Роман Старков ездил по Упсе в поисках подходящего места для острога, джунгарский Сенге-тайша принялся действовать споро и решительно. Черные калмыки вплотную прижали Лопсана к горам, и тогда он сделал стремительный прыжок через Саяны в хорошо знакомую ему Тубинскую землицу.

После перекочевки тубинцев под Канский острог и прихода их в долину Уйбата степи по Упсе запустели. Лопсан не нашел здесь прежних улусов, только изредка цирикам попадались корьевые юрты тубинских кыштымов, бежавших от монголов в горы и леса.

Алтын-хан со всеми своими многочисленными улусами стал лагерем между Упсою и лесным озером Тазикуль. Неподалеку от стойбища вздыбилась крутая гора, с которой были видны предгорья Саян, а за Саянами уже нечего было делать Алтын-хану, там на его земле владычествовал ненавистный ему Сенге-тайша.

У цветного шелкового шатра Алтын-хана с утра до ночи толпились встревоженные зайсаны. Хан не ездил на охоту, не пировал — он беспрерывно советовался с придворными, советовался даже по самым незначительным делам войска и всего ханства. Испытывая немалые затруднения в продовольствии, Алтын-хан все-таки не пошел набегом на киргизов, хотя дорога туда ему была хорошо известна, а послал к Иренеку хитроумного Дага-батора.

Лопсан с нетерпением ждал спасительного указа Москвы о строительстве острога. С надеждой глядел в сторону Киргизской орды. Но время шло, а никаких послов к хану не было. Не возвращался и Дага-батор, рыскавший по Абакану, Уйбату и Июсам в поисках начального князя Иренека, разбитого русскими на Иштыюле.

Наконец Дага объявился. Однако он не привел с собою коров и баранов, он приехал с пустыми руками. А следом за ним со скромной свитой из уцелевших в бою воинов прискакал Иренек.

Начальный князь киргизов искал помощи в борьбе с русскими, он надеялся найти ее у Алтын-хана. Лопсан не волокитил с приемом Иренека — разговор у них состоялся в тот же день.

Когда Иренек вошел в ханский шатер, он с большим трудом узнал Лопсана. Пятнадцать лет назад это был молодой, красивый, ухоженный человек с уверенным, властным взглядом. Теперь перед Иренеком сидел бледный и беспокойный мужчина неопределенного возраста, выцветшие глаза его суетливо бегали по шатру, не в состоянии задержаться на ком-нибудь.

Изрядно постарели и его верные зайсаны, в том числе и Дага-батор. Они выглядели растерянными и напуганными и угрюмо молчали даже тогда, когда Лопсан обращался к ним, спрашивая их совета.

«Ничего в мире не стоит вечно, — думал Иренек. — И царства рушатся, и люди умирают».

Иренека уже не могли обмануть ни малиновый блеск парчи, которою сплошь был обтянут шатер изнутри, ни огромные золотые чаши с воскурениями, ни дорогие бухарские ковры, расстеленные у ног монгольского властелина. Хан без своей земли ничего не значит, если даже на нем одно золото и соболя.

Лопсан стал расспрашивать Иренека о том, как живут киргизы, не беспокоят ли их русские и джунгары. Хан уже знал от Дага-батора о разгроме киргизского отряда, но не обмолвился о том ни словом. Наоборот, он считал землю киргизов якобы процветающей, богатой скотом, не разоряемой соседями.

Иренек поддакивал ему. В Киргизской орде, мол, все благополучно, Кудай зорко следит, чтобы не случилось где падежа скота и чтобы женщины рожали каждый год — лишние воины кому помешают?

— А мой бог мало дает мне скота, и женщины ходят с пустой утробой.

— Так не сменить ли монголам бога?

— Брат хутухта[10] не позволяет, — с искренним огорчением сказал Лопсан.

Это был разговор на равных, он вполне устраивал Иренека. Пожалуй, стоило и поторговаться: киргизы дают скот, а монголы идут воевать Красный Яр. И киргизский князь начал свою речь издалека:

— Если не страшиться, то и скалу можно разрушить. Разве у Белого царя в Сибири больше войска, чем у могучего Алтын-хана?