Дикая кровь - [141]

Кочебай прятался от русских в таежных туманах на Ое-реке. Отчего он не попробовал свою силу и ловкость в поединках с казаками? Кочебай убивал их не в бою, а в своем стойбище, когда безоружных приводили их к нему. Мало в том славы, Кочебай.

Или ты, породивший Иренека. Тебя звали Ишей, но ты носил прозвище Мерген, что по-монгольски означает стрелок, кого застрелил ты из своего лука, из своей пищали? Или твои каленые стрелы не были опушены перьями князя неба?

Ветры с разных краев земли закружили тебе белую голову, князь Ишей, и она перестала быть мудрой. Ты искал спасения в мире с русскими и не нашел его. Какой же ты властелин орды, когда не имел сколько-нибудь подобающего князю панциря или доброй сабли! Поглядел бы ты сейчас на мою юрту — что есть у меня!

Иренек кинулся на землю, перевернулся на спину и так некоторое время лежал неподвижно, раскинув жилистые руки и прислушиваясь, как в степи тонко скрипят кузнечики, как совсем рядом переговариваются праздные сороки да поет звонкоструйная речка Иштыюл. И вспомнились Иренеку его сыновья — как они будут гордиться своим отцом! — захотелось повозиться с ними, потаскать их за длинные рукава чапанов. Уж и сильных сынов родила ему жена Чошка, храбрецов родила! Любил Иренек детей, в суровом сердце он находил для них нежность.

В юрту вошел Маганах, подождал, когда Иренек распахнет глаза.

— Князь Иженей говорить просится.

Иренек приказал ввести слепого. В походе Иженей был обузою для киргизского войска, за стариком нужно было постоянно следить, чтобы лошадь не занесла его куда-нибудь в бурелом, не скинула в пропасть, чтобы пуля не зацепила его в перестрелке и русские не захватили князца в полон. Но Иренек не жалел, что взял Иженея в поход, — воинские победы освящались присутствием старейшего в степи князца.

Иженей, словно споткнувшись, остановился у порога, подождал, когда Маганах покинет юрту, и глухо спросил:

— Ты один, Иренек?

— Один.

— Дай мне свою руку, посади меня на мое место.

Иренек поспешил к слепому, с подобающей почтительностью провел его в глубину юрты, крикнул, чтобы им поскорее подали кумыс. Сделав большой глоток из черненой серебряной чашки и тщательно вытерев ладошкой морщинистые губы, Иженей поставил свою чашку перед собою на земляной пол и сказал:

— Мои сыновья, взятые Алтын-ханом в аманаты, разве они достойны входить в твою юрту и разговаривать с тобою, возвеличившим древний род киргизов? Разве есть справедливость в том, что я сижу рядом с тобою, а не стелюсь пылью у твоих ног?..

— Не только уважение к твоим годам, Иженей, владеет мною, а твоя нескончаемая мудрость, которой завидуют во всех известных и неизвестных нам землях.

— Ты добыл большую победу, Иренек. За нее тебя всегда будут прославлять потомки. Но, выискивая себе новую славу, не отдавай завоеванного. Победу удержать трудно, все равно, что текущую между пальцев воду!

— Или что услышал от кого, мудрый Иженей? — насторожился Иренек.

— Я слеп, но я слышу мягкие шаги идущих за тобой казаков, пусть треснут копыта их коней! Я чувствую запах русской кости…

— Это пахнут казаки, взятые мною в полон, — успокоил слепого Иренек. — Может, убить их или живыми закопать в землю?

— Не убивай. Но уходи отсюда поскорее! Уходи сейчас же!

Безотчетная тревога, поселившаяся в чутком сердце Иженея, не могла не передаться Иренеку, и он, выведя старого князя из своей юрты, невольно бросил взгляд на дозоры, что по-прежнему маячили на ближних гривах. Все было спокойно. Мирно пощипывали траву табуны коней. Приплясывая на ветках, в березняке стрекотали сороки.

— Ложись спать, о мудрый Иженей, — посоветовал Иренек.

— Помни мои слова, умножающий славу киргизов.

— Хорошо, я не забуду их.

Иренек закинул повод коню на шею, легко прыгнул в седло и зарысил вдоль Иштыюла. Он еще раз объехал табуны и стойбища и окончательно успокоился. Ему тоже нужно было отдохнуть — предстояла бессонная ночь, а завтра снова в путь.

Едва Иренек отогнал от себя надоедливые думы и задремал, снаружи юрты затрещали выстрелы. В распахнутую дверь влетела пуля, она звонко черканула по доспехам. Следом прожужжала другая пуля, и дикий, нарастающий вой многих голосов потряс долину.

Левой рукой Иренек вытащил из ножен бухарскую саблю, что висела на решетке, правой ухватил пистоль и, пригибаясь, выскочил из юрты. В каких-нибудь пятидесяти шагах он увидел залегшую цепь русских, а рядом с собою растерянных воинов.

Иренек выстрелил по казакам, но этот выстрел не ободрил киргизских парней, не помог навести порядка. Киргизы дождем бросились врассыпную — кто к своим коням, кто за юрту начального князя или просто наутек. Лишь слепой Иженей, сейчас еще более похожий на тарбагана, стоял неподалеку, не зная, куда бежать, и кричал в отчаянии:

— О Кудай! О Кудай!

И все-таки некоторые из парней опомнились, схватили пищали и открыли торопливый ответный огонь по казакам. Завязалась перестрелка.

Стоя на одном колене, Иренек заряжал пистоль. Он уже взвел курок, когда к нему подскочил возбужденный Маганах и с силой потянул князя за юрту, где, вздрагивая телом, стоял неоседланный аргамак. Иренек с лета вскочил на коня и направил его пологим кочковатым склоном вниз, к Иштыюлу. Уже на яростном скаку крикнул Маганаху тревожным опавшим голосом: