Дикая кровь - [143]

Лопсан понял, куда клонит Иренек, но открытая война с русскими не входила теперь в ближайшие планы монголов. Хан спросил:

— Не поделятся ли киргизы скотом? Не дадут ли в наше войско смелых цириков?

— Какою ценой? — отбросив приличествующую беседе двух властелинов вежливость, в упор спросил Иренек.

— Ценою твоей головы, которую просит у меня Белый царь, — холодно ответил Лопсан.

В толпе придворных произошло движение. Алтын-хан по-прежнему воевал. Алтын-хан грозил, и с ним должен был посчитаться киргиз — природный данник монголов, ибо одно только слово монгольского владыки — и вздрогнет от ужаса степь и захлебнется она кровью.

Но хитрый Иренек понимал: Алтын-хан не станет сейчас грабить киргизов, он боится Сенге-тайшу. Проведай Сенге о набегах Лопсана — джунгары скоро будут здесь, им совсем не безразлично, кто получит с киргизов албан.

И как бы прочитав Иренековы мысли, хан невнятно проговорил:

— Сенге склоняется к миру.

Что монголы не бросятся на Красный Яр, сомневаться не приходилось. И начальный князь киргизов не утруждал себя напрасными уговорами Лопсана. Иренек считал необходимым закончить лишь разговор о собственной голове, и он сказал:

— Моя голова — малая цена за тулуп с царского плеча.

Иренек напоминал Алтын-хану о последнем приезде к монголам Романа Старкова. Русский посол подарил хану соболью шубу, крытую золотым атласом.

Дерзость киргиза толкнула в сердце, но не рассердила Лопсана. Более того, хан почувствовал себя даже польщенным, что о полученном им в знак дружбы подарке повсюду идет слава. И он, довольно погладив усы, улыбнулся:

— Хороший тулуп.

И все-таки Иренек не мог уехать от Алтын-хана, не пообещав ему скота. Такое решение подсказывали киргизу его мысли о безопасности собственных улусов. Лопсан злопамятен, и если дела его поправятся — Киргизской земле снова быть разграбленной и разоренной монголами.

По ковыльной, желтой от закатного солнца степи, несколько опередив немногочисленную охрану, бок о бок скакали два знатных всадника. Один из них, плосколицый монгол Дага-батор, был в этой степи чужим, ему ни о чем не говорили широкие пастбища, окруженные горами, и извилистые долины рек, и зеленая стена лиственничного леса, уходящая неведомо куда. Ему были безразличны рыжие толпы могильных камней на курганах и гора Кошкулах, имеющая два уха. Он не огорчится, если все это вдруг станет прахом, и не порадуется, если в источнике Торча окажется живая вода, а в урочищах Оспа, Бей-Булук и Ташеба станет тесно скоту. Иная земля породила Дага-батора, и ту, иную землю, он носил в своем сердце.

Другим всадником был горбоносый и хищноглазый Иренек, возвращающийся в свой улус от Алтын-хана. С печалью и нежностью глядел он на родную степь. Она вскормила и вспоила его, дала ему ум и силу, чтобы он защитил ее от чужеземцев и умножил ее богатства. Этого не сумели сделать ни Номча, ни Ишей, не сделал этого и сам Иренек. Первая же попытка что-то приобрести силой кончилась неудачей.

Но пусть не кичится красноярский воевода: времена меняются. И начальный князь киргизов недаром едет сейчас, как с другом, со своим давним, беспощадным врагом. Может случиться, что они вместе пойдут войною на Красный Яр, и ради этого совсем не жалко отдать сегодня табуны и отары.

Когда-то Иренек обвинял Ишея в нерешительности и даже в трусости, и вот он сам теперь начальный князь и точно так же, как Ишей, заигрывает с соседями, под улыбкою прячет острую боль, хитрит — таков, видно, удел всех правителей. Поймут ли это его сыновья?

— Не спеши, если круто. Не унывай, если трудно. О чем задумался, князь? — спросил Дага-батор.

Иренек встрепенулся. В самом деле, чего это он улетел мыслью так далеко? Стоит ли перетряхивать старую обувь, если она вся сопрела? Нужно думать о том, как вернуть себе славу отважного и мудрого, утраченную на степной речушке Иштыюл. Воистину мудрым оказался Иженей, старый, слепой князец, почуявший беду задолго до ее прихода, но Иренек не послушался Иженея, и расплата за то была жестокой: в один час он потерял все, что наживал многими годами.

— Я думаю, к чему тогда, на Божьем озере, ты хвалил мое войско. Я думаю, зачем ты натравливал меня на русских сборщиков ясака.

Дага-батор скрипуче рассмеялся:

— Рваная одежда сменится, острая заноза вытащится.

У реки Уйбата они остановились. Разнуздали коней и ослабили подпруги у седел. Скакуны тянули воду сквозь оскаленные зубы.

Иренек ладошкою зачерпнул воды и плеснул себе в потное лицо и опять вспомнил сыновей — так плескались они на Божьем озере. Если Иренеку придется трудно в бою, то пусть сыновья лучше умрут, чем окажутся аманатами на Красном Яру. С их смертью начальный князь будет все-таки свободен, тогда как аманатство привяжет его к русскому острогу.

Далее путь всадников лежал вдоль Уйбата, по заросшей полынью и пикульником узкой долине. У самого берега зеленели островки осоки, вся другая трава уже пожелтела и стала жесткой, как щетина вепря.

Неожиданно из-под ног коней вылетела крупная дрофа, тяжело прохлопала крыльями на подъеме. Иренек выхватил пистоль и выстрелил. Пуля взрыхлила землю и тонко пропела в небо. Дага-батор снова проскрипел в коротком смехе: