Дикая кровь - [144]

— Улетела, — и заколотил в ладоши.

Иренеку пришел на память случай, когда он убил князя неба. Как радовался он тогда! Но это было давно, все были еще молоды: и Итпола, и Маганах. А Итполу жаль — который уж год сидит пленником у Герасима Никитина, и помочь ему Иренек не может. Впрочем, Итпола виноват сам — не нужно было ему кочевать к Красному Яру.

— Маганах! — позвал Иренек.

— Слушаю, князь, — отозвался тот, горяча своего скакуна.

— Ты доволен конем?

— Доволен, князь!

— Заметь, я сдержал слово.

Долина резко повернула вправо. По руслу пересохшего ручья обогнули невысокую скалистую гору. Иренек поймал ноздрями легкий запах березового дыма. Неподалеку где-то были люди, скорее всего пастухи, потому что, насколько знал начальный князь, в этих местах улусы не кочевали.

Впереди обозначилось бурое болотце, за ним густо бугрились купы тальника. Чавкая грязью, кони одолели топкое место и пошли вдоль кустов, позвякивая удилами. Вскоре тальник кончился, по пригорку побежал редкий кряжистый сосняк, пахнуло густым настоем хвои и грибами. Едва углубились в лес, увидели поджидавшего всадников человека на сухопарой киргизской лошади, он скромно поприветствовал Дага-батора и Иренека и присоединился к ним.

Это был князец Конкоша. Он ничего не объяснял, как оказался в бору и куда ехал, да его об этом никто и не спрашивал. Дага-батор подумал, что Конкоша поставлен здесь Иренеком, а Иренек подумал, что есть какая-то новость, о которой Конкоша предпочитает молчать в присутствии монгольского зайсана.

Стемнело. Взошла на холмы луна. Она высветлила тихие лесные поляны. На одной из полян всадники остановились на ночлег. Воины стали налаживать костер, на ложе своим хозяевам наломали сосновых веток. Покуривавший у костра длинную трубку Дага-батор вдруг узнал Маганаха:

— Ты шел за войском Алтын-хана?

— Ты правду сказал, князь…

Воспользовавшись тем, что Дага-батор разговорился с Маганахом, Иренек снова вскочил на коня и вместе с Конкошей зарысил к опушке бора, что слабо светилась невдалеке. До Дага-батора долетел его гулкий голос:

— Где-то должна быть юрта? Я посмотрю.

Они ехали молча до той поры, пока костер не скрылся в соснах. Затем Конкоша сказал:

— Ты долго гостил, князь. Уже третьи сутки тебя ждет гонец прославленного Сенге-тайши высокородный Байту-зайсан.

— Где он? — нетерпеливо спросил Иренек.

— Я провожу тебя к нему.

Шагом они проехали по дну распадка, пересекли речушку с вязкими берегами. Запахло тиной, похолодало. И вскоре кони вынесли всадников на поляну, где курилась зеленым дымком одинокая юрта. Передав Конкоше коня, Иренек заторопился к вышедшему из юрты Байту-зайсану.

— Менду, — поздоровался зайсан, уступая Иренеку дорогу.

Когда они остались в юрте вдвоем, джунгарин осведомился, хорошо ли доехал киргизский князь, не было ли в пути непредвиденных задержек. Все так же резв быстробегущий аргамак Иренека, этот горный хрусталь, или уступает в скачке гнедому коню обреченного на поражение Дага-батора?

Начальный князь поблагодарил зайсана. И доехал скоро, и конь по-прежнему легок. И губы лоснятся от жирной пищи.

— Доброе седло украшает лошадь, умные речи украшают человека, — сказал Байту-зайсан, медленно раскачиваясь над костерком, в котором вилась и потрескивала береста.

— Да будут бесконечны твои дни, Байту-зайсан.

И лишь теперь лукавый джунгарин заговорил о том, что привело его сюда. Сенге-тайше, самому сильному из монгольских владык, известно, что киргизы по-прежнему дружны с Алтын-ханом. Это огорчает Сенге-тайшу, как и поездка Иренека в ставку Лопсана. Если так пойдет дальше, киргизы никогда не найдут сочувствия и защиты у черных калмыков.

Иренек не должен платить дань Алтын-хану ни скотом, ни соболями. Пусть Алтын-хан на Упсе ест своих коней.

— Но он возьмет дань силой!

— Если вы позовете, Сенге-тайша услышит.

Иренек привскочил. Ему обещалась поддержка, которой он не получил у Алтын-хана. Слова джунгарина заронили в сердце надежду, что Иренек может еще окрепнуть, стать во главе сильной Киргизской орды, нужны только время и решительность Сенге-тайши.

Лишь на утренней заре, когда лилово светилось чистое небо и ветер шумел вершинами сосен, Иренек и Конкоша вернулись к своему костру. Дага-батор не спал. Ему, обеспокоенному долгим отсутствием начального князя, было не до сна.

24

Герасим Никитин ждал смены на воеводстве. Хотелось ускорить сдачу города воеводе, который будет послан царем на его, Герасимово, место. Победа Елисея Тюменцева на Иштыюле помогла оправдать перед Москвой многие воеводские промашки. Теперь с Саянского камня снова спустился коварный Алтын-хан, от него ждать добра было нечего. В ближайшие недели и месяцы могло случиться бог знает что, а за всякий промах русских в ответе он, воевода.

Не радовали Герасима и внутренние дела острога. Правда, Матвейко уехал, его удалось кое-как задобрить, и Васька Еремеев по-прежнему стоял у государевой ясачной казны. Однако город бурлил, смутьяны не унимались, обиженный на воеводу Родион подбивал ясачных и служилых людей писать челобитную царю о его, Герасимовых, проделках. И тот же Родион дал большую поблажку сыну боярскому Ивашке.