Дикая кровь - [140]

— Ты — сын боярский, я — сын боярский. Все тебе расскажу — защити от воеводы.

Матвейко задумчиво покусал сочную травинку, сплюнул:

— Я тебе не защитник.

И все ж по секрету он сообщил Ивашке, что воевода расспрашивает пеших казаков о мытарствах в Киргизской степи и сочиняет навет на него, Ивашку. Куда пошлет навет — один бог знает, но скорее всего, в Сибирский приказ.

Ивашко поспешил к Родиону. У атамана в избе гулянка, накурено — дым коромыслом. Пришли мириться братья Потылицыны, все четверо сидели за столом в ряд напротив Родиона и нещадно хлестали водку. Они обрадовались Ивашкину приходу, усадили его рядом с хозяином, налили чару — пей. Ивашко говорил им, что заглянул к Родиону по неотложной нужде, что разговор предстоит обстоятельный — ничего не помогло, чуть ли не силой вылили водку Ивашке в рот.

— И-эх, киргиз! — Ульянко обнял его за плечи. — Пошто ты измену творишь, а?

Он был пьян, Ульянко Потылицын. Старший из братьев, Мишутка, понял это, прицыкнул на него и мирно сказал Ивашке:

— Дурной он от роду.

Родион ухватил Ульянку за воротник кафтана и притянул к себе:

— Рожа ты, рожа! А кака рожа — сам знаешь…

Ивашко так и не перемолвился с атаманом ни единым словом. Потылицыны захороводились, сошлись во дворе на кулачки. Родион, любивший подраться, воодушевился, заторопился к ним.

— Пойду-ко, — вслух подумал Ивашко.

— Гух! Гух! Гух! — донеслись вздохи соборного колокола.

Похоже, что воевода опять звал на смотр. До Малого острога отсюда было близко, у приказной избы Ивашко появился в числе первых. Казаки доверительно сказали ему последнюю новость:

— Гонец из Канска. Киргизы Удинский острог разорили. Потому и сполох.

Собрав служилых людей, воевода пока что не стал говорить с ними. Прежде он ушел на совет с детьми боярскими и атаманами. Когда Ивашко поднялся в горницу приказной избы, Герасим уже допытывался у Родиона:

— Как успели они до Удинского добраться?

— Не пойму, отец-воевода, — отвечал хмельной атаман, что-то усиленно соображая.

— Это не те киргизы, — убежденно сказал Ивашко.

Воевода зыркнул на него, помял в кулаке бороду:

— Откуда ты проведал, сын боярский?

— Оно так, — просветлел Родион. — И киргизы не бились с нами из-за малого их числа. Пошли-ко снова меня в степь, отец-воевода, теперь я перехвачу их и побью насмерть!

Воевода согласился с атаманом: нужно идти на переем. Киргизы, пограбившие Удинский острог, еще не успели вернуться в степь, казаки встретят их на переправе через Енисей, и там-то быть большой битве. На судах вверх по реке отправлялась сотня пеших казаков Елисея Тюменцева.

22

Быстро воодушевлявшийся Иренек радовался победе, словно ребенок. В его положении начального князя, наверное, подобало бы вести себя степенно, а он, как угорелый, с утра носился на своем аргамаке, объезжая стойбище отряда и стараясь постоянно быть на виду у воинов. А те приветствовали его восторженными выкриками, отдавая дань неутомимости и смелости Иренека, и это ему льстило.

Переправа через Енисей была закончена. В родную степь киргизы пригнали триста коней, взятых у братских людей и казаков Удинского острога. К седлам были приторочены торсуки с порохом, свинцом, ядрами, панцирями, захваченными в Удинске. При Иренеке находилась и денежная казна того же острога. На эти деньги начальный князь надеялся выкупить у красноярского воеводы князцов Итполу, Арыкпая и прочих аманатов. Однако можно было устроить с воеводою и мену: под неусыпною стражей у Иренека содержалось десять русских полоняников.

Иренек весьма дорожил своей военной добычей. Помня о близости Красного Яра к своему временному стойбищу, он приказал воинам не спать ночью, жечь костры, выслал дозоры во все концы степи и в тайгу. И ночь прошла тихо, без тревог.

Теперь, подложив под головы седла, воины устраивались отдыхать, днем предстояло бодрствовать только личной охране начального князя да дозорам, что маячили на лесистых гривах вокруг стойбища. Наутро Иренек покидал это место, продолжая путь к Божьему озеру, к Июсам, надеясь не сегодня, так завтра встретить гонцов князца Абалака.

Просторная юрта Иренека с копьем, воткнутым в землю у входа, стояла в самом центре военного лагеря. Начальный князь передал аргамака подскочившему Маганаху, который после возвращения Шанды в степь стал одним из телохранителей Иренека.

Иренек стремительно вошел в юрту, привстал на носки и огляделся. Ему нравилась немудреная внутренность походного жилья. Пол был устлан чепраками и попонами, на решетке висели ножи и сабли, пистоль и новый, купленный у монголов панцирь. Утреннее солнце, заглянувшее в юрту, тронуло крытые серебром доспехи, разноцветные искры рассыпались с них по всей юрте.

Довольный Иренек вобрал в плечи короткую толстую шею и улыбнулся. Он улыбался наступавшему дню и бесконечно дорогой ему Киргизской земле, которая нетерпеливо ждала его. И вот он пришел, победитель русских острогов, гроза русских и братских людей. О великий Номча, ты, который после своей смерти стал добрым духом киргизов, разве не об этом мечтал, посылая свои отряды под Томск, разве не эти опустошительные набеги завещал ты Ишею и Иренеку?