Дикая кошка - [20]

Мы дошли до сочной луговины, пустили овец пастись, а сами сели на траву.

— Эх, Добрин, уйду и я когда-нибудь на пенсию. Отдохну вволю, мэ-э-й! Здорово будет. Целый день буду спать, а вечером…

— А вечером по девкам?

— В училище, Добрин.

— Вон оно что. Тебя там только и ждали.

— А почему бы и нет?

— Куда тебе. У тебя сколько классов?

— Два.

— Видишь? Куда ты с двумя классами пойдешь? Твое время истекло. Сейчас только после восьмилетки в училище берут. Что будем делать, неня?

— Ты прав, Добрин, про это я и забыл. Говоришь: не примут меня?

— Ты что, в детство впал? Какая учеба на старости лет?

— Поживем, увидим. Что они, выгонят меня из училища, если приду?

— Старый ты человек, а болтаешь чепуху. Видно, у тебя с годовой не в порядке.

Дед Дорикэ замолчал, и они легли на нагретую, как печка, землю. Добрин заснул.

ДЕД ДОРИКЭ: Глядите, люди добрые, все-все глядите, вы теряетесь в догадках, мол, свихнулся совсем старик, да и немудрено, всю жизнь на отшибе в чабанах пробыл, что и говорить, это вы думаете и говорите, когда я иду по нашей главной деревенской улице и волоку зверя с окровавленной мордой по земле, а у самого у меня лицо исцарапано, а вы даже не спросите, что было, вас это мало волнует, вы глазеете на диковинную кошку, которая оставляет след в дорожной пыли, а я ее тащу за хвост, или, может, вы про другое думаете, кто вас разберет? Фу-у. Я весь вспотел, таща это чудище, я хочу, чтобы вы, все люди, видели и поняли, только я и сам точно не знаю, что вы должны понять… Глядите, сейчас она смирнехонька. А какая дикая была, господи, там, на стыке, отродясь такой не видал. Набросилась, подлая, на ягненка. С чего бы это? Когда я ее увидел, сразу закричал Добрину:

— Добрин, вставай скорей, какой-то зверь забрался к овцам!

— Мэй, мэй, не пойму, кто это. Кошка, что ли?

— Хороша кошка, здоровенная такая. Ты видел когда-нибудь рыже-белых с полосами кошек?

Зверь спрятался в камышах, а овцы учуяли его и начали гнать оттуда, он и выскочил как угорелый, отродясь я такого прыжка не видывал, и… хоп — на спину ягненка, который от стада приотстал.

— Это рысь, мэй, шугануть ее надо, черт побери!

Дурак ты, Добрин, сказал я ему. Где ты видел рысей, чтобы они водились в камышах? Сколько живу на свете, я и не видал такого зверя. Он в два раза больше домашней кошки, глаза у него будто стеклянные, синие с красными ободками. Он вцепился ягненку в спину, видать, за шею ухватить не мог. Что с ним делать? А вы что бы стали делать, люди добрые? Я вас спрашиваю? Меня жалость взяла из-за того ягненка и злость на зверя, и я кинулся на него, догнал и схватил его за горло, и с трудом оторвал от ягненка. Зверь вцепился в него мертвой хваткой, Мэй-мэй, видели бы вы его! Я чуть было в штаны не… Я схватил его, а он когтями изодрал мне пиджак в клочья. Не помню, как уж я сдавил ему горло, а только увидал вдруг, что он закатил глаза, я схватил камень, стряхнул обмякшего зверя на землю и добил его.

Голова зверя оставляла кровавый след на дороге, по которой ее волок дед Дорикэ до той поры, пока он не остановился у ворот дома птицелова и не постучал.

— Иоана! — крикнул он.

Но вышла Катрина. Приблизилась, вытирая руки о фартук. Остановилась перед дедом Дорикэ.

— Здравствуй, Катрина. Я пришел за Иоаной, чтобы она пошла на стыну, я ухожу на пенсию. Она Дома?

— Нет. Она выходит замуж. Убежала вечером с сыном Петраке Палади.

— С каким сыном?

— Тем, что из армии, на побывку он приехал и вот…

— Убежала, говоришь?

— Убежала. Пришла утром и сказала мне, что к Йордану она убежала. А я что? Я не против…

— Ну ладно, ладно. Хорошо, что убежала и некому ее было удержать.

— А ты что с этой бродишь?

— Кошка из камышей на овец кинулась, я ее и убил. Пойду сейчас в школу, спрошу, что за зверь. Ну дай бог счастья Иоане.

— Спасибо, бэдица.

Отвернулся дед Дорикэ. У него заныло сердце.

— Эх, птицелов, птицелов, звериная твоя душа, — прошептал он.

Потом взял дикую кошку за хвост и бросил в канаву с досадой.

— Гляди, птицелов, она похожа на твою душу!

В правлении колхоза товарищ председатель Урсаки сидел в своем кабинете, а увидев деда, махнул ему рукой, мол, занят я, оставь меня в покое. Но дед Дорикэ не обратил на это никакого внимания, вошел и сел на стул.

— Товарищ председатель Урсаки…

Урсаки поднял глаза от бумаг и тяжело вздохнул.

— Снова? Уходишь? Я больше тебя не приму на работу. На коленях будешь просить — баста. Что такое с тобой, дед Дорикэ?

— Постой, бре, Урсаки, не трепи языком зря. Письма от Михая нет? Ой, я просто так спрашиваю, забыл, что вы поругались, вы, молодые, другого и не умеете…

— Кто тебе сказал, что мы поругались?

— Ладно, ладно, мэй, — заключил дед Дорикэ и встал. — Что сказать от тебя Михаю? Я еду к нему. Завтра.

— Здоровья, дед Дорикэ, привет передай ему…

— Ладно, мэй, Урсаки. Передам, — сказал дед Дорикэ и вышел.

Летнее солнце как летнее солнце было горячим.