Дигенис Акрит - [32]

Воздвигся дом[458] невиданный — Акрит его построил,—

Прямоугольный и большой, из тесаного камня,

45 С колоннами тяжелыми, отверстьями для окон,

А кровлю дома Дигенис мозаикой украсил

Из дорогого мрамора, что излучал сиянье;

И пол камнями выложил, блиставшими на диво.

Внутри он сделал комнаты, трехсводчатые сверху,

50 Со сводами высокими, украшенными пестро;

Покои крестовидные[459], причудливые спальни[460],—

Сверкали мрамором они, сиянье излучали.

И так создание[461] свое сумел украсить мастер,

Что взорам, словно сотканной, постройка представала

55 Из образов тех каменных, дававших людям радость.

Поверхность пола ониксы в покоях покрывали,

Отполированные так[462], что всякий бы подумал:

Замерзли капельки воды и льдинки пол покрыли.

С боков построил Дигенис по сторонам обеим

60 Триклинии чудесные[463] со сводами златыми,

Там подвиги старинные прославленных героев

Он золотой мозаикой изобразил искусно.

С Самсона начал[464],— как герой пошел на иноземцев,

Как с дивной силой разорвал руками льва[465] на части,

65 Ворота как с засовами[466] из вражеского града

На гору он перетащил, подвергшись заточенью,

Как насмехались недруги, героя ослепили[467];

И наконец изобразил, как храм до основанья[468]

В те дни давно минувшие Самсон разрушил мощный

70 И вместе с иноземцами обрек себя на гибель.

Посередине был Давид[469] представлен без оружья,—

Одну пращу в руке своей держал он наготове,

А рядом Голиаф стоял гигантского сложенья,—

Был страшен великана вид, была безмерна сила,

75 От головы[470] его до ног железо защищало,

Копье в руке его навой напоминало ткацкий[471].

И цвет железа передал с умением художник,

И все событья показал он этого сраженья:

Как метко камнем поражен был Голиаф, как сразу,

80 Едва лишь получил удар, повержен был на землю,

Как подбежал к нему Давид, поднявши меч высоко,

И голову отсек врагу, с победой бой закончив.

Затем — как гневался Саул[472] и как Давид спасался,

И козни бесконечные, и господа отмщенье.

85 Ахилла легендарные изображались битвы

И Агамемнона краса, и пагубное бегство,

И Пенелопа мудрая, и женихов убийство,

И Одиссея мужество перед Киклопом страшным[473],

И смерть Химеры огненной от рук Беллерофонта[474],

90 И Александра подвиги: над Дарием победа[475],

Как встретился с Кандакой[476] он, царицею премудрой,,

И как брахманов посетил, а после — амазонок[477],

И Александра мудрого деянья остальные;

Немало подвигов других, разнообразных, дивных:

95 И Моисея чудеса, и бедствия египтян[478],

Народа иудейского исход, греховный ропот,

Негодованье господа, служителя молитвы;

И то, чем Иисус Навин прославился навеки,—

Все это в двух триклиниях[479] и многое другое

100 Там Дигенис изобразил мозаикой златою,

И восхищали зрителей безмерно те картины.

И в доме этом во дворе площадка находилась,

В длину была и в ширину больших она размеров,

Воздвиг он знаменитый храм на ней посередине

105 И мученику посвятил святому Феодору[480].

Отца в том храме Дигенис похоронил достойно,

Когда из Каппадокии его доставил тело,

И гроб отцовский камнями бесценными украсил.

То горе было первое, постигшее героя,

110 Когда услышал вести он о недуге отцовском,

О том, что занемог отец и что конец уж близок.

Достичь скорей он поспешил земли каппадокийцев,

Но вот, когда приблизился к родительскому дому,

Ему навстречу вышли все, рыдая неутешно,

115 И понял он: отец его уже простился с жизнью[481].

Одежду разорвал свою[482], сошел с коня на землю,

Войдя в покои, заключил он мертвеца в объятья

И восклицать стал горестно, слезами заливаясь:

«Восстань, отец, взгляни хоть раз на дорогого сына,—

120 Один ведь был он у тебя, скажи ему хоть слово,

Совет и наставленье дай, не уходи в молчанье!»

И» вслед за этим снова плач еще сильнее поднял,

И слышно было каждому, как громко восклицал он:

«Неужто не ответишь ты любимейшему сыну,

125 Не станешь говорить со мной, как говорил когда-то?

Умолкли вещие уста, божественные речи,

О горе! Навсегда затих твой голос, сладкий слуху.

Куда девался свет очей? Где облик твой прекрасный?

Кто руки заковал твои? Кто силу уничтожил?

130 Кто помешал ногам твоим в их беге несравненном?

Кто положить предел любви осмелился безмерной,

Отцовской дорогой любви? Где в мире справедливость?

О, бедствие великое! О, горькое страданье!

Скорбящий и измученный с душою ты расстался

135 И сына призывал к себе до самой до кончины,

А я бы стал счастливей всех, хотя бы ненадолго,

Когда б услышал голос твой, последнюю молитву,

Когда бы вздох последний твой в своих объятьях принял,

И тело бы омыл твое, и очи дорогие

140 Навеки бы закрыл тебе, родитель мой любимый.

А ныне стал несчастней я любого человека,—

Страданье безграничное мою терзает душу,

И лучше умереть бы мне — не знать такого горя!

Зачем, о смерть, ты милости меня своей лишила

145 И не взяла меня к себе взамен отца родного?

Зачем ты в этот краткий миг была несправедлива?»

Так плакал Дигенис над ним, такие вел он речи,

И говорят, что плакать он заставил даже камни;

А мать его достойная скорбела с сыном вместе.

150 Ив эти тягостные дни обряды погребенья

С почетом все исполнили над дорогим умершим,

И взял с собою Дигенис отцовский прах в дорогу,

Вернулся вместе с матерью назад, в свое жилище,