Дигенис Акрит - [31]

И плащ свой[441] сбросила она — палило солнце жарко,—

А был хитон[442] у Максимо подобен паутине,

Все тело, словно в зеркале, виднелось под хитоном,

Сосцы на грудях девичьих слегка уж выдавались,—

785 Прекрасна Максимо[443] была и ранила мне душу...

* * *

Т 2632 И вот сошел я с лошади, а дева подбежала,

Воскликнула с покорностью: «Привет тебе, владыка!.

Отныне я раба твоя, по прихоти сраженья»,—

2635 И руку правую мою поцеловала нежно.

И разгораться начало во мне желанья пламя,

Не знаю, стало что со мной: огонь сжигал все тело.

Старался всеми силами порока я избегнуть

И уговаривал себя и обвинял нещадно:

2640 «Проклятый, что стремишься ты к чужому достоянью,

Владея чистым родником[444], от всех других укрытым?» —

Так убеждал я сам себя, друзья мои, но тщетно,—

Еще сильнее страсть мою воспламенила дева.

Внимал я, зачарованный, речам ее сладчайшим,

2645 Была красива и юна, прелестна и невинна,

И уступил рассудок мой преступному желанью,

И совершился весь позор и сочетанье наше.

Затем сказал я Максимо, чтоб шла она обратно,

И напоследок произнес, стремясь ее утешить:

2650 «Иди же с миром, девушка, о нашей встрече помни».

И через реку на коне я быстро перебрался;

Она же девственность свою в воде омыла чистой,

Взывая горестно ко мне, прося назад вернуться[445].

2655 И возвратился я тогда к своей любимой снова,

С коня сошел и целовал супругу ненасытно,

Сказал: «Смотри, душа, какой владеешь ты опорой,

Какого дал защитника тебе творец всевышний».

Но ревность в душу ей вошла, и так она сказала:

2660 О, повелитель мой, за все тебе я благодарна,

Лишь мучаюсь, что с Максимо посмел ты задержаться.

И хоть не ведаю о том, что делали вы вместе,

Но есть господь, которому все тайное известно.

Тебя прощу я, дорогой, проступок твой забуду,

2665 Не вздумай только в будущем вторично провиниться,

Не то накажет бог тебя — судья он справедливый!

На господа всевышнего надежды возлагаю —

От зла тебя обережет, спасет твою он душу,

И наслаждаться радостно красой твоей чудесной

2670 Он даст мне многие года, мой милый[446] и прекрасный!»

И стал я убеждать ее и, обмануть желая,

Ей по порядку рассказал, как с Максимо сражался...

* * *

ГФ 826 О том, как в руку правую противницу ударил[447];

Т 2674 Сказал, что сильно кровь текла у Максимо из раны,

Что девушка от этого могла расстаться с жизнью,

ГФ 827 Коль сразу б я не спешился, водой полил ей руку

Из состраданья к женщине, поверженной и слабой:

«Омыл я руку Максимо, перевязал ей рану,

830 Поэтому и медлил я, мой свет благоуханный,-—

Иначе, женщину убив, подвергся бы позору».

И облегченье девушке доставили те речи,

И все, рассказанное мной[448], сочла она за правду.

Но над упреками ее задумался я вскоре,

835 И ярость величайшая во мне забушевала.

Вскочил я сразу на коня, как будто для охоты,

Настиг немедля Максимо, убил без состраданья

Распутницу[449] и, совершив злосчастное убийство,

Назад отправился туда, где девушку оставил.

840 На этом месте целый день мы провели друг с другом,

Назавтра же отправились в свою палатку вместе,

Пошли к лужайкам, что всегда нам радость доставляли.

Весь день затем я размышлял и, хорошо подумав,

Решил переменить жилье, отправиться к Евфрату,

845 И дом себе там выстроить, чудесный, небывалый.

Книга седьмая [450]

Василий Дигенис Акрит, достойный изумленья,

Цветущий, восхитительный каппадокийцев отпрыск,.

Светило доблести мужской и первый по отваге,

И украшенье славное всех юношей достойных,

5 В боях тяжелых покорил бесстрашно все границы

И занял много городов, земель врагов строптивых.

И поселиться вслед за тем задумал у Евфрата.

А красотой река Евфрат затмила все другие,—

В раю[451] ведь воды той реки берут свое начало,

10 И сладостью наделены они благоуханной,

Прохладою живительной растаявшего снега[452].

И от Евфрата Дигенис отвел искусно воду,

На землях орошенных сад он вырастил прекрасный[453]

С причудливою рощею, что радовала взоры;

15 И с четырех сторон стена вкруг рощи возвышалась,

И мрамор полированный служил ему для стройки;

Внутри же стен торжественно растения густые

Склоняли ветви пышные, покрытые цветами,

И состязались будто бы в красе своей деревья.

20 Повсюду лозы чудные свисали винограда,

Росли в том месте[454] тростники, поднявшись вверх высоко,

Плоды свисали над землей, цветы теснились всюду.

А под деревьями[455] внизу раскинулась лужайка,

Пестрела всеми красками, в цветах сияла ярко;

25 Нарциссы ароматные росли там, розы, мирты,

И розы цветом пурпура окрашивали землю,

Белели, словно молоко, нарциссы на лужайке,

Сверкали и фиалки[456] там, морской подобны глади,

Когда лишь тихий ветерок едва ее колышет;

30 И орошала луг вода в великом изобилье.

Немало всевозможных птиц[457] в том месте обитало:

Одни ютились средь людей и корма дожидались,

А прочие пернатые летали, где хотели,

И по верхушкам, по ветвям порхали беззаботно.

35 Там птички были певчие, что сладко щебетали,

И красовались многие нарядом крыльев пестрым;

Встречался там ручной павлин, и попугай, и лебедь,

По водам плыли лебеди, прогуливались важно,

И слышно было, как поют на ветках попугаи,

40 Гуляли, крылья распустив, павлины меж цветами,

И краски все на крыльях их цветы напоминали.

А в середине дивного и сладостного сада