Дидро и цивилизация России - [5]
Как видим, политическую тенденциозность проявляли и западные, и советские авторы, писавшие о Дидро. Однако она почти не обнаруживается в названном выше издании сочинений Дидро о России, подготовленном П. И. Люблинским и А. И. Молоком, а также, например, в статье Марии Владимировны Крутиковой и Александра Митрофановича Черникова, где впервые приводится (в переводе) текст вопросов Дидро, направленных в Академию наук и касающихся природных богатств Сибири. Авторы полагали, что Дидро в полной мере использовал свое пребывание в России «для наиболее полного ознакомления со страной»[30]. Менее оригинальной представляется статья Черникова о связях Дидро с Академией наук, где говорилось о «радушной» встрече петербургскими академиками «своего ученого французского собрата»[31].
Статья Крутиковой и Черникова позднее вызвала отклик со стороны Жака Пруста[32]. Получив копию французского оригинала вопросов Дидро, заданных петербургским академикам, автор не только опубликовал их, но и связал их с планами философа по изданию «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера в России. Пруст основательно предположил, что сведения, полученные с помощью вопросников, Дидро планировал использовать в русском издании «Энциклопедии»[33].
Важное уточнение в историю взаимоотношений Дидро с русской императрицей внесла статья Сергея Кузьмина, обнаружившего в архиве подлинную рукопись «Философских и исторических записок» для Екатерины II («Mélanges…») и обратившего внимание на ее разночтения с изданием М. Турне, которое было использовано и в советском издании сочинений Дидро 1947 года[34]. Кузьмин первым указал на то, что записки составлялись философом накануне бесед с императрицей, а не после них, как считалось ранее, что, впрочем, не исключает и последующей работы Дидро над рукописью[35]. Это замечание проясняет степень свободы и откровенности в общении философа с императрицей. Вместе с тем автор развивал традиционную идею о философе, одураченном императрицей, и обвинял Дидро в «политической близорукости» (само выражение характерно для партийных проработок сталинского времени). Почти все авторы советского периода стремились «развести» Дидро и русскую императрицу[36] и «привязать» философа к революционной традиции: «Он стал идеологическим вдохновителем Радищева и одним из самых почитаемых мыслителей и художников для русской революционной демократии XIX века – для Чернышевского, для Писарева», – говорилось в популярном издании[37].
Уточнения, сделанные С. Кузьминым, позволили Полю Верньеру подготовить более точное издание «Философских и исторических записок» под названием «Беседы с Екатериной II (1773)»[38]. В предисловии издатель отметил, что Дидро очень хотел быть полезным русской императрице. Философ не знал России и начал изучать ее во время визита. Однако его контакты с русскими и французами в Петербурге (за исключением Нарышкина) не давали ему нужной информации. По словам Верньера, Дидро «ничем не был одурачен» («il ne dupe de rien»), он смело ставил перед императрицей острые вопросы, увлеченный опасной и увлекательной «игрой в жмурки»[39]. Французский издатель высказал надежду, что обнаружение подлинника «Mélanges» в России повлечет за собой их научное издание на русском языке, однако этого не произошло.
Канадский литературовед Эмиль Лизе выявил еще 19 относящихся к «Mélanges» страничек, не вошедших в переплетенный для императрицы сборник[40]. Эта находка позволила уточнить содержание и график бесед Дидро с Екатериной. Она дает основания утверждать, что встречи не прекратились в декабре 1773 года.
Между тем Екатерина II стала своеобразной persona non grata в советской историографии. Поэтому внимание исследователей переключилось на связи великого просветителя с русской культурой и ее деятелями, развивалась идея о глубоком интересе Дидро к России, ее природе и людям. Самый значительный повод для разработки этой темы дала публикация, появившаяся в 1932 году в… русском эмигрантском издании.
