Диалоги снаружи и внутри - [15]

пергамент?

Умники болтали, что с деньгами хуже, чем без бабок,

во сто крат.

В юности мы млеем у костра, к старости проходит

это вроде.

Хоть монета явно не сестра, все ж родня какая-то

свободе.

Пусть я не разут и не раздет, но, как нитки бус,

висят заботы.

И не мне заморский президент жалует щедроты

от банкноты.

Со своей растерзанной страной я делю все беды

и невзгоды,

чувствуя затылком и спиной стылое дыхание свободы.

Дождик ленивый

Дождик ленивый в окошко накрапывал.

Я в чебуречной талант свой закапывал.

Или откапывал? Кто его знает…

Важно, что был я действительно занят.

Пальцем водил по дубовой столешнице.

Хохломолдавской подмигивал грешнице.

Обалдевал от свинины без жира —

той, что, возможно, собакой служила.

Пьяный, обкуренный бог помещения,

точка московская, повар кавказский,

вот уж спасибо вам за угощение

мертвой водицей, добытою в сказке.

Уксусно прыскали в небо соления.

Прыгали стулья: летела Вселенная.

Грязное небо в воде пресмыкалось.

Плавали в небе окурки. Смеркалось.

Я два и два сложил

Я два и два сложил, я их связал и стопку бросил

в угол по привычке.

Душа теперь похожа на вокзал, куда не ходят даже

электрички.

Тут залы ожидания в пыли, а живопись на стенах

коридора

причудливей фантазии Дали, разнузданнее кисти

Сальвадора.

Умолкла безалаберная речь, ушла она с букетами,

вещами.

Ни сладкого тепла счастливых встреч, ни слез тебе,

ни трепета прощаний.

Ослеп, оглох и онемел перрон, и рельсы

обленившиеся ржавы.

И сумрачно, как после похорон судьбы, любви,

надежды и державы.

Фантом

В темных стеклах отражаясь, я, не зная почему,

вдруг испытываю жалость к силуэту своему.

Тот, с фигурой вроде груши в опечаленном окне,

измочаленный, обрюзгший, обращается ко мне,

затерявшемуся в дымке, толще льда, толпе планет.

К человеку-невидимке: голос есть, а сути нет.

Сам по себе

Я сам по себе. И не ваш, и ничей.

Я беглый, как этот весенний ручей.

Свобода, свобода и только свобода —

от края оврага и до небосвода.

Рассыплется снег и пригреет едва,

как пустится в пляс молодая трава.

Кленовые почки возьмут и взорвутся —

со стаями строчки на зов отзовутся.

Я сам по себе. И ничей. И не ваш.

Весна это мой заполошный реванш.

На солнце земля сгоряча задымится.

В ночи соловей невзначай затомится.

И месяц потянется, легкий и тонкий,

чтоб мальчик полез целоваться к девчонке.

И ты непременно со мною поладишь,

коль из-под скорлупки проклюнется ландыш.

Я сам по себе. Я почти что ничей,

тебя не считая, детей и врачей.

Еще не считая, конечно, внучат,

которые ножками в двери стучат.

Еще – моложавых, но ржавых друзей,

которым пора к ротозею в музей.

Еще не считая России и Крыма.

И жизни, которая неповторима.

Только на рассвете

Говорят, что только на рассвете смерть и незаметна,

и легка.

Широко забрасывает сети в этот час недобрая рука.

Небосвод под утро пуст и бледен, как бумаги

девственный листок.

На слова беспомощные беден заревом не тронутый

восток.

Лишь на миг забудутся сиделки, от ночных забот

едва дыша,

тут же вдоль обоев и побелки проскользнет

незримая душа,

не смущая жалобами близких, и пока восток едва

белес,

невзначай уходит, по-английски, под покров

надгробий и берез.

…Долго наблюдал я, как светало. Разливалось утро,

как река.

Только что-то вдруг затрепетало и, как моль,

коснулось потолка.

В кругу многоликих теней Валентина Беляева. г. Воронеж

Мир литературы огромен, поэтому я работаю в поэзии, прозе и публицистике. Выпустила несколько книг. Произведения всех трех жанров печатаются, я получаю воодушевляющие отклики читателей и пишу дальше. Отдаю себе отчет в том, что моя поэзия относится к стилю ретро, который не считаю предосудительным или отжившим.

Представление образов в глазах мужчины в моих стихах может казаться странным, но, как мне видится, его мир более масштабен, хотя бы потому, что Женщина самой природой ощущает себя неуязвимой лишь за его надежной спиной.

Стихи – не только музыка, чувства, мысли, это еще и тот пьедестал автора, где он обнажает соответствие либо, наоборот, несоответствие смысла созданного им произведения мироощущению своей личности. Я чувствую себя жительницей планеты, поэтому так часто в моих произведениях представлен взгляд на Землю с космических высот либо, наоборот, из потустороннего мира, откуда хорошо видны «подводные камни» царящих реалий нашего времени, – скорее грустных и часто безнадежных. Не принимаю поэзии «светящегося фейерверка». В ней – ничего, кроме фальши.

© Беляева В., 2015

«Что же там, за разумным пределом…»

Что же там, за разумным пределом,

В миг рожденья отбитой чертой?

Может, шлях протянулся ямской,

Весь усыпанный звездною пылью,

Над закатным лучом онемелым

В ледяную вселенскую тишь,

Где от ужаса лишь помолчишь,

Вдруг увидя мелькнувшие крылья.

Да, наверно… Но что же таится

В первозданной округе Его?

Неужели там нет никого —

Человека ли, птицы ли, зверя?

Может, зреет в траве голубица,

И в кругу многоликих теней —

В блеске звеньев господних цепей

Распахнутся у глаз моих двери…

«В лабиринтах столетий, ушедших в рассыпчатый прах…»

В лабиринтах столетий, ушедших в рассыпчатый прах,

Ты, мой друг, ищешь тени безвестных Великих.

И найдешь палачей у подножий задымленных плах,

Их секиры в надежных, в трудах заскорузлых руках