Диалоги снаружи и внутри - [13]

Оттого, что Тебя умчало.

«Цыганка по двору бродила…»

Цыганка по двору бродила.

Глазами жаркими сверкая,

Цыганка душу бередила,

Не молодая, но такая…

Звезда холодная горела.

Лучами мертвыми живила.

Душа цыганки пела, пела…

Лучи холодные ловила.

Когда упала навзничь песня,

Цыганка очи опустила.

Когда осталось только «если» —

Лучи холодные ловила.

Цыганка душу бередила.

Лучи холодные ловила.

А может, грела, да горела?

Но до конца цыганка спела.

«А Сольвейг – пела…»

А Сольвейг – пела.

Сколько сказано об этом…

Гляди: ее душа исходит светом

По-детски. Безнадежно и несмело.

И тело невесомым стать успело.

Среди миров, которым нет предела,

Среди лесов слепая Сольвейг пела…

Пророку

Глаза возводишь. Руки воздеваешь.

Слова высокопарные вопишь.

Но через слово ставишь: «понимаешь?»

и, что ни жест, – через плечо глядишь.

Ты, как и раньше, жаждешь отраженья.

Ты, как и прежде, пониманья ждешь —

до одури, до головокруженья,

до самовозгорания. И все ж,

скажи: каким народам на потребу,

преображен брожением времен,

в широком жесте примерзаешь к небу

и к небу твой язык приговорен?

На смену аватарки

Рождаясь заново, пускаясь в авантюру,

Меняя лик и, может быть, фигуру,

Хоть иногда, не очень кардинально

И не вдаваясь в «область инфернальну»,

Ты осторожен будь, о, автор Интернета,

И не избегни моего совета:

Подобен свету будь, подобен свету.

В двоичном коде ты привык к свободе…

Я «Белой Пирамидой» не была и «Черным Кубом»,

Но фотку поменять – как это все же грубо!..

В несовершенстве мира…

В несовершенстве мира

Забвенья не купить.

Из царского потира

Целенья не испить.

Коряво, косо, косно…

То ссоры – то пиры.

Уткнись глазами в космос,

В хрустальные миры…

Свершится обретенье

Сияющих красот

Под сладостное пенье

Зияющих высот…

Придите же, придите,

Там Китеж и Кижи…

Прейдите же, прейдите

Крутые рубежи…

…Бескрыла и безверна,

Заземлена, как встарь,

Вздыхает лицемерно

Космическая тварь…

Вечерняя виолончель

О, утоли моя печали,

Вечерняя виолончель.

Будь монотонна лишь вначале

Всепонимающих ночей.

Среди распластанного быта,

Распавшегося бытия

Твоя пронзенная молитва,

Рыдательная лития…

Как голос медлен в небе медном,

Печали дщерь – виолончель,

Ты в сердце пламенном и бедном

Толкни заветную качель!..

Качай, и возноси, и милуй,

Запечатлей свою печать

Высокой музыкальной силой.

И утоли мою печаль.

Прямая речь Анатолий Пискунов. г. Москва

Я родился в Крыму, когда область находилась в составе России. Затем меня вместе с полуостровом переместили на Украину. В середине 80-х перебрался с семьей в Москву, где до сих пор и живу. Выпустил три книжки стихов: «И так недосягаем горизонт» (2006), «Весны сияющая бездна» (2012), «Ковчег XXI» (2014).

© Пискунов А., 2015

По земле

Ступай себе, – сказали, – с миром!

Дорогу выстлали пунктиром.

И я пошел куда глаза

глядят, упругий, как лоза.

– Давай, вперед, – велели, – с Богом!

Пути змеились за порогом,

и корабли, и поезда

несло неведомо куда.

Я шел, и полз, и плыл, и ехал.

И голоса, и шум, и эхо,

и перепалку зла с добром

ловил приемник под ребром.

Ах, эта скатертью дорожка,

и вслед ослепшее окошко,

и путь по местности земной

с ее лукавой кривизной…

Поэзия

Январь с его недобрыми богами оконная оплакивала

створка.

Пока богему нежили Багамы, поэты прозябали

на задворках.

Не надписи на банковском билете, не ласки

куршавельских содержанок, —

поэтов порождает лихолетье и приступы обиды

за державу.

Поэзия Сибирью прирастает и Старым укрепляется

Осколом.

На холоде тягучая, густая, не колой запивается —

рассолом.

Поэзия продукция изгнаний, напитков алкогольных

и солений…

Собою пересчитываю грани, углы тугие с иглами

вселенной.

Свистят пурги распущенные плети, звенят мороза

бронзовые розги.

Заходятся немеряно в поэте заплаканные дети

и подростки.

На небосводе строки многоточий. Уставилась

галактика недобро.

Душа моя стихами кровоточит, и ноют

переломанные ребра.

Трещит зима в березовых суставах.

Крещенская карга царит на свете.

Поэт озяб? Его согреет слава. Лавровым одеялом.

После смерти.

Зимнее утро

Ночь, охриплая собака, звезды, холод и века,

дочь бессонницы и мрака – среднерусская тоска.

А наутро – тучи в клочья, скрипы дворницких лопат,

речь воронья да сорочья – нарочита, невпопад.

Из подъезда, дверью гулкой салютуя декабрю,

выбираюсь на прогулку и рассвет благодарю

За старательных таджиков, расчищающих Москву.

А еще за что, скажи-ка? – да за то, что я живу

И донашивать ботинки, и протаптывать могу

первозданные тропинки в ослепительном снегу.

И за то, что, не дождавшись образумленной зари,

словно за ночь настрадавшись, угасают фонари.

Сирень цветет

Весны и лунной одури слияние. Как будто кровь

отхлынет от лица,

сойдет с небес лиловое сияние на ветки, наши веки

и сердца.

Не легок на подъем теперь, с годами я

(налог на прегрешения таков).

Но вновь затеет май свои гадания сиреневою

массой лепестков.

Не все приметы верные сбываются: ромашки лгут

и тешится Таро.

Но куст зацвел – дыхание сбивается,

проснулся бес и просится в ребро.

Тесей

Боги ли шепнули мне: «Беги!», я ль решил,

что сделать это вправе…

Долог путь к известности и славе – коротки

к бесславию шаги.

Уходя, тебя на берегу спящей, беззащитною оставлю.

И хотя еще себя прославлю, оправдаться так и не смогу.

Образ твой сумею сохранить – сгубленной запомню,