Дежавю. Антология - [4]

В последний раз обнять друг друга,

Пока безумна и слепа,

Невычислимая, как вьюга,

Кружит по улицам толпа.

О, эта грозная минута, —

Плотины гнилостной итог,

Когда вода вскипает круто,

И превращается в поток!

И водопад, подобно зверю,

Рокочет, пеною одет,

И на летящий рядом берег

Уже не выберешься, нет.

Прислушайся к ночному гуду, —

Надеяться — напрасный труд,

Что нас с тобою позабудут,

Что к нам с тобою не придут.

Как в воздухе окрестном душно,

Как время вязкое течет!

Наш дом не крепость, а ловушка,

Поставленная на учет,

Где, вылететь готово разом,

Дрожит оконное стекло,

И телевизор, как циклоп,

Нас ловит напряженным глазом.

1990

Вероника ДОЛИНА / Москва /

Родилась 2 января 1956 года в Москве. Отец — авиаконструктор Аркадий Яковлевич Фишер, мать — врач Людмила Александровна Долина. Окончила французскую спецшколу и музыкальную школу. В 1979 году окончила Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина, получив профессию учителя французского языка. Некоторое время работала в библиотеке, затем — в редакции специализированного журнала. С 1971 года Долина начала писать песни и исполнять их, аккомпанируя себе на шестиструнной гитаре. В 1986 году у нее выходит первый диск, вскоре — второй (тираж более 1 млн.). В 1987 году она становится членом Комитета московских драматургов. В том же году у нее в Париже выходит первый сборник стихов. В 1989 году фирма «Мелодия» издала компакт-диск Вероники Долиной «Элитарные штучки». На сегодняшний день у Долиной выпущено более 10 сборников стихов, 9 виниловых дисков, более 20 компакт-дисков. В 2005 году ей была присуждена литературная премия «Венец».

Под этим небом (Cтихи 2015)

«Под этим небом — разве соберешь…»

Под этим небом — разве соберешь

Слова, слова… И вдохи, вдохи, вдохи

Без выдоха. И слезоньки утрешь

Себе самой, и людям, и эпохе.

Так я сказала. Море предо мной

Сиять — сияло. И катить — катило.

Но все же небо — куполом, стеной —

Оно меня особенно смутило.

А прежде где же все же я была?

В какой пробирке на стеклянной полке…

Из глубины какого же села

Вдыхала я тот кофе в кофемолке.

А это не питье и аромат.

Да ты сама меняешь свой формат.

Так только тут. Берут твое, иное —

И бинт, и жгут, и небо прописное.

«Под этим небом — соберу слова…»

Под этим небом — соберу слова.

Хоть руки между раковин согрею.

Ни мясо и ни рыба — но жива,

Последняя кружится голова,

Не розовею, но и не серею.

Под этим небом — камни и цветы.

Я острых и подводных — не замечу.

Переполох в отделе простоты.

Переворот в разделе немоты.

И я сама с собой назначу встречу.

Преодолев растерянность одну,

Я ко второй придвинусь инстинктивно.

Вот голосок застенчиво дрожит.

Пиноккио по улице бежит,

Поколотив беднягу Буратино.

«Под этим небом, бархатным, густым…»

Под этим небом, бархатным, густым, —

Сижу я с телефончиком простым,

Сижу себе, пишу себе о чуде.

Я только что увидела друзей.

Там были все — кокетка, ротозей.

Удачник, неудачник… Были люди.

Они все обнимались невзначай.

И отменялись горе и

Печаль.

И о лекарствах — там не толковали.

Немного пели детским голоском…

И, в общем, говорили языком

Сердечным.

А другому не давали

И шевельнуться, господи прости.

Ну, то есть, — очень тихо «не грусти»

Там бормотали, даже без испуга.

И небо нависало над горой,

Как голова склоняется порой —

К плечу, к плечу стареющего друга.

«Потихоньку — полегоньку…»

Потихоньку — полегоньку

Не хочу тебя будить.

Книжку отложу в сторонку.

Дочитаю, может быть,

Там, на берегу толковом,

С бестолковым словарем,

Как ты стал тяжел и скован…

Помолчим — да и умрем.

Может, это временное.

Перемены-возраст-боль.

Но боюсь, что именное.

Наше именно с тобой.

И ведь, как бы ни боялась,

Дочитаю и добьюсь.

Я лет десять не смеялась.

Ничего себе! Смеюсь…

«Так слепо, так ненаблюдательно…»

Так слепо, так ненаблюдательно,

Москва, ты смотришь в темноту.

Хотелось бы законодательно

Открытость, детскость, простоту

Тебе вменить. И тонкой прописью,

Предписывать, как педиатр:

Не плакать, не стоять над пропастью,

А только небольшой театр

Открыть сейчас же в каждой мыльнице,

Где нет парковки и врача,

Но грозно ссорятся и мирятся

Палач и дети палача.

И послеоперационная

Пройдет бессменная вражда.

И загорится пенсионная

Полувоенная звезда.

«Ни довериться помощи…»

Ни довериться помощи,

Ни дождаться уже.

Сколько почты заоблачной

На моем этаже.

Ни дружка сокровенного.

Ни морщинки во лбу.

Ни толчка внутривенного,

Это тоже табу.

Ни блокнот и ни книжица.

Ни в метро, ни пешком.

А вот почта приблизится —

С голубком, с голубком.

«О чем там дети тайно шепчутся…»

О чем там дети тайно шепчутся,

Не поднимая тихих глаз?

Три нити маминого жемчуга

Мне стали в самый-самый раз.

Да, небогатого, некрупного.

Немного в свечке киловатт…

Для горла птичьего, для хрупкого —

Он был всегда великоват.

Ходила с сумками ненужными,

А ведь могла еще парить…

Нескоро бусами жемчужными

Смогла я маму одарить.

Пока же радостями женскими —

Кристалл и нитка, свет, тепло.

Да вот с застежками богемскими

Чехословацкое стекло.

Ах, бусы новенькие, честные.

И каждый получал свое,

Все, чем одаривала Чехия, —

Шарфы, перчатки и белье.

Теперь смотрю — другая женщина

Там, у окна, — в свой темный час.

Три нити маминого жемчуга

Ей стали в самый-самый раз.

Мих. АНИЩЕНКО-ШЕЛЕХМЕТСКИЙ