Дезертиры с Острова Сокровищ - [70]
Еще одним первоэлементом, выделенным из устойчивой молекулы текстопроизводства, стал самовозрастающий логос – тот самый, о котором говорил Гераклит. Господство собственности, сделавшее сакральным режим выгодных инвестиций, превратило логос во взбесившийся знак, в вирус авторствования, паразитирующий в духовной среде и использующий субъекта для наращивания собственного тела. На протяжении тысячелетий лучшие движения души изымались из полноты жизненного мира и оседали в объективациях – в произведениях, принадлежащих автору на правах собственности. При этом отдельные инвестиционные проекты, признанные произведения, демонстрировали высочайшую степень эффективности, не сравнимую ни с какой другой формой накопления, ведь они обеспечивали автору посмертное иноприсутствие в человеческом мире (представлявшееся одновременно и подлинным и вечным), соблазняя к авторствованию миллионы вдохновленных душ. Так выглядела и выглядит до сих пор диктатура взбесившегося знака, господствующая над всем универсумом духовных устремлений, – нигде кризис перепроизводства не достигал таких фантастических масштабов, как в сфере текстопроизводства. Что уж говорить о проблеме сбыта…
Между тем логос как первоэлемент представляет собой простую, но неустранимую любознательность – в чистом виде это пожизненная сохранность детского любопытства. Именно ее имел в виду Аристотель, начиная свою «Метафизику»: Все люди от природы стремятся к знанию. Извращение этого благородного человеческого устремления есть одно из тяжких преступлений общества, где безраздельно господствует нажива. Сам разум, преобразованный в «творческое эго», предстает как универсальный множитель текстов, он становится инструментом стяжательства, священной санкцией товарной формы продукта.
Радость искусства, столь же органичная, как радость весны или разделенной любви, обходящаяся без сковывающего напряжения рассчитанной, правильно вложенной инвестиции, возникает лишь в случае обретения стихии логоса в ее первозданной чистоте. Шаг к высвобождению из тысячелетней принудительной связки был сделан уже интернетом, хотя бы частично уравнявшим в правах читателя и писателя, – подвесная культура подхватила и развила эту тенденцию. Нестяжательская духовная практика имеет дело со стихией логоса, который не искалечен суровой аскезой, а распределен в повседневности, одухотворяя обыденность текущего времени, вместо того чтобы уходить в слепой коридор авторствования. Свободное присутствие логоса в каждом моменте здесь и сейчас учит оглядываться по сторонам, делая это занятие осмысленным и интригующим. «Польза» тут, разумеется, отсутствует, но ее отсутствие принципиально, как в определении, которое Аристотель дает философии: «Из всех наук эта самая бесполезная, но лучше ее нет ни одной». Искусство праздношатания (прямо противоположное намерению «посмотреть кой-какого товару») приобретает тем самым философский характер, – и похоже, что философия неплохо себя чувствует в разреженной атмосфере прогулок и странствий: она теряет кабинетные ужимки сугубой учености, зато обретает возможность проникать в среду встречных вещей и событий. Само количество событий при этом неизмеримо возрастает, освобожденный логос приносит ответный дар своим освободителям – и это дар внимательной жизни.
Нельзя обойти молчанием и любовь, которая в фильме Бессона и была, собственно, пятым элементом. Для нестяжательских племен она скорее элемент первый – и в то же время элемент наименее измененный, более всего узнаваемый. Ведь преобразующая сила любви во все века легко размыкала хватку Маммоны – иначе сегодня просто некому было бы проверить достоверность нового бытия. Всякий влюбленный и любящий становится похожим на вольного нестяжателя, под влиянием интенсивного чувства впадая на короткий срок в то состояние, которое для городских бродяг является родной стихией. Как гласит любимое граффити общины чижиков (фрагмент четверостишия Хайяма):
Все страдания и переживания, свойственные земной любви, представлены и в джунглях мегаполисов (в отличие от чуждых нестяжателям страстей шопинга и одержимостей маниакального авторствования) – тут есть и нежность, и муки ревности, и глубокий эротический драйв. Есть, однако, и существенные различия. Самое существенное из них состоит в том, что свободные люди племен имеют больше времени на жизнь, а следовательно, и на любовь. Чувственное единение друг с другом осуществляется не урывками, по принципу «делу время, а потехе час» (ведь для дезертиров все дела Острова Сокровищ представляют собой потеху, хотя и не очень потешную), а как нечто исключительно важное, занимающее высшую строчку в иерархии ценностей.
