Дезертиры с Острова Сокровищ - [58]

По существу, единственной эффективной мерой противодействия жлобству является прививка, совершаемая в раннем детстве. Выступая в Подвесном университете, Колесо однажды сказал:

Хайдеггер что-то там писал про бытие-к-смерти… да и многие мыслители рассуждали о человеческих страхах и печалях. Но я вам объясню, что такое настоящая горечь, как я ее понимаю. Это когда попадаешь вдруг в дом к этим… как их там… к кусочникам. Ну, которые за копейку удавятся. И допустим, садишься с ними пить чай или водку, а они рассказывают, как их кинули, – чуть ли не со слезами бессильной ярости, – о том, как им где-то чего-то недодали. И о том, как они кого-то кинули – выгадали копеечку, втоптав в грязь. Это уже с радостью, потирая руки и хихикая. Ну вот, дело привычное, что еще ждать от вещеглотов.

Но ты смотришь на их деток: светлые глаза, белобрысые головки… Да, эти кусочники, кстати, всегда орут на детей… Их жизнь еще может вспыхнуть как фейерверк… казалось бы… Но ты заглядываешь в эти ясные очи и понимаешь… и видишь, что через пятнадцать-двадцать лет тебя встретит бесцветный взгляд жлобья. Они уничтожат детей, превратят их в такое же жлобьё.

Это я называю горечью. Я уж давно не попадаю к кусочникам, не пью с ними ни чаю, ни водки – но горечь неизбывна. Я ведь человек не сентиментальный, вы знаете. Но я воин уже двадцать лет. И я знаю, для чего я веду свою войну. Для того, чтобы прекратить ежедневный Освенцим детских душ.

Действительно, если можно говорить о наследственных социальных инстинктах, то жлобство – один из них, и этого уже достаточно, чтобы согласиться с бланкистским тезисом о противоестественности сложившегося хода вещей. Подобно тому как в «Государстве» Платона решающая роль принадлежит педагогике (точнее говоря, «пайдейе»), нестяжательская утопия тоже рассматривает «вакцинацию» формирующихся душ как самый надежный способ противостоять распространению вирусов алчности, жлобства и крохоборства. Увы, возможности здесь не слишком велики. В питерском Подвесном университете, конечно, «ведутся исследования», энтузиасты даже создали аналог скаутской организации, и прохожие нередко могут услышать, как юные беспризорники, чем-то действительно похожие на советских пионеров двадцатых годов, распевают свои речевки:

Взвейтесь кострами, мрачные сквоты,

Клич нестяжателя нынче суров:

К нам, утомленные тяжкой работой!

Прочь, сникерснутые дети жлобов!..

Но всякая принудительная организованность, превышающая уровень flash mob, плохо сочетается как с целями нестяжательского движения, так и с самой практикой обитания в джунглях и прериях. Действительный путь инициации совсем другой. Никто не движется рядами и колоннами, каждый сам совершает выбор: «утомленные тяжкой работой» для начала переходят к сочувствующим, а беспризорники, которых немало в джунглях мегаполисов, становятся юнгами, а затем дорастают до воинов, вождей племен и вознесенных. Или сдаются в плен стяжателям, покупаясь на какое-нибудь ипотечное тыквостроение, что тоже бывает нередко.

В сущности, рецепт противодействия потребительскому фетишизму с раннего детства хорошо известен: это максимально возможное попустительство детским желаниям с одновременной их селекцией. Ведь наряду с детским эгоцентризмом, описанным еще Пиаже и безусловно благотворным в определенном возрасте, существуют мощные спонтанные нестяжательские желания: тратить, раздаривать, радоваться вещи, а не владению ею. А как прекрасна детская беззаботность в отношении того, кому принадлежала вещь вчера и кому она будет принадлежать завтра! И здесь подвеска является могучим воспитательным средством – прежде всего в воспитании самих воспитателей. Драгоценная беспечность, неомраченность присвоением витает в самом воздухе, которым дышат общины, коммуны и племена. Эта атмосфера влияет, конечно, на воспитание детей даже в самых неблагополучных семьях. Но родительская любовь, свободная от мутаций стяжательства, встречается по-прежнему редко, так же как и любой другой дар.

Колесо – поэт, художник и воин – сгустил краски. История, в том числе и новейшая история, показывает, что в любой среде может сформироваться светлая и легкая душа будущего нестяжателя, иначе откуда бы появились все эти люди, зачинатели нового витка антропогенеза. Многое, а иногда и самое существенное свершается в человеческом мире в знак протеста. Это добрый знак, и его влияние, к счастью, превышает влияние всех знаков зодиака.

* * *

Каждое из направлений движения по-своему решает проблему пополнения. Бланкисты, рискарбайтеры, растаманы Карибского бассейна, новые ацтеки Мехико и руги Бенилюкса, сотни общин, коммун, племен выработали свои обряды инициации от чисто символических до весьма жестких, не уступающих архаическим инициациям (как, например, у льянос Сантьяго). Есть и общие черты, среди них – уважение к детству, нежелание расставаться с ним окончательно. Это момент принципиальный и в каком-то смысле теоретически обоснованный. Вот что пишет антрополог Сьюзен Обридж, вознесенная из племени хеллвудов в Лос-Анджелесе:

Детство, помимо всего прочего, это еще и полнота возможностей. В свое время в ходе антропогенеза именно сохранение разброса вариантов поведения (гибкость реакций) позволило некоторым приматам лучше других справиться с меняющимся миром. Они смогли избежать специализированных фиксаций, после которых ничто подлинно новое уже не может внедриться в жизненный мир. Те виды, которые пошли по пути специализации (по самому экономному, надо признать, пути), конечно, «облегчили себе жизнь», оптимально вписавшись в одну-единственную экологическую нишу, но закрыли себе ворота разума, способность перемещаться по всем экологическим нишам, пробуя себя в них. Таков, например, был «выбор» гигантопитеков, подчинившихся жесткому специализированному отбору и нарастивших огромные челюсти. Эти создания сразу получили, так сказать, ситуативные преимущества, но они вымерли вслед за исезновением единственно благоприятной для них экологической ниши. Их погубила