Действующие лица - [6]

Свободен – войду и уйду.

Незваного гостя обнюхают сонно

Бараки – людьми позабытая зона

В полсотни каком-то году.

В бараке орудуют наглые мышки,

Ворона сурово маячит на вышке,

Зажав под крылом автомат.

В сортире смороды пахучие листья

И надписи: «Девочки, скоро амнистия!»

А ниже: «Дождёшься» и мат.

Железный маршрут – Лабытнанги – Игарка,

Железный режим – человек и овчарка.

Там всё было ясно суду.

Не люди – железо, не бабы – а зэки…

Иные, должно быть, уснули навеки

В полсотни каком-то году…

Порхает по сцене принцесса Аврора,

Уже приключилась с волшебницей ссора,

Осталось найти остриё.

Сюда бы её до начала сезона —

Сто лет бы ей снилась барачная зона,

Проклятое царство её.

Комариное (р. Кыпа – Печаль – Кы)

Комары озверели. Мильонным роем,

Оглашая палатку ужасным воем,

Впивались в лучшие части тела.

Комариная тема – главная тема.

Кто-то сказал, что среди комаров

Только самки кусают и пьют нашу кровь.

Только самки… Скребя по распухшей внешности,

Я вспомнил тебя. Но уже без нежности.

Как мы плыли (р. Лонготьеган, Полярный Урал)

Укусы мошки горят на губах,

Как поцелуи врага.

Привычно мечтая о вкусных грибах.

Олени чешут рога.

Солнца нет и быть не должно.

Откуда ему быть.

Сыро, тепло, насекомо, темно

И долго ещё плыть.

Наш главный был мрачен и, кажется, нем,

И нос его цвёл, как заря.

Тогда появилось слово «зачем»,

И следом за ним – «зря».

Зачем мы плывём по этой реке?

Зачем нас едят и пьют?

А где-то огни. Там царит этикет.

Там благоденствует плут.

Зря мы плывем. Никому ни к чему

Трудные наши труды.

А главный молчал и смотрел во тьму,

И пар валил от воды.

Когда мы пришли через тысячу лет

Туда, где конец пути,

То перед тем, как взорвать этикет,

Мы буху сказали: «Плати!»

Бух разделил нам пузатый пакет:

Впору друг друга купить.

Но перед тем, как вернуть этикет,

Мы отправились пить.

Мы пили за каждый стотысячный лист,

За каждый неверный шаг.

А главный вдруг оказался речист,

И главный сказал так:

«Налейте мне из того пузыря,

И не стоит трясти тряпьём.

Не знаю, возможно, мы плавали зря,

А может, и нет. Взопьём».

Мы чуть не сожрали его живьём,

А нос его цвёл, как заря.

И кто-то сказал: «Зачем живем?»

И никто не сказал: «Зря».

Остров Преображения (море Лаптевых)

Полярный мак в четыре лепестка,

Полярный день, полярное сиянье,

Свирепая полярная тоска,

Которую не скроют возлиянья

Ни излиянья в обществе, давно

Установившем призрачный порядок:

Тяжёлый сон, повторное кино

И максимум душевных неполадок.

Коверкая нормальные слова,

Всему давать дурное толкованье.

Вот так мы населяем острова —

Используя себя до основанья.

Полярный круг, почти как знойный юг,

А знойный юг – литературный трюк.

Твой верный друг тебе не верит вдруг.

Свободных женщин не найти вокруг

За сотню островов. Твоя жена

Отсутствием твоим поражена

Была недолго: не ее вина,

Что Север, как Великая Стена,

Вас разделил… Нам надо уходить —

Нас только север может охладить!

Что пользы за газетами следить,

Потомков незначительных плодить?

Иная бесконечность нам в удел —

Чтоб ветер в мачтах домика гудел,

Чтоб толстый капитан Севморпути

Нам руки жал и всё не мог уйти!..

Полярный мак. Полярная сова.

Полярное медлительное море.

Вот так мы обживаем острова,

Завысив цену самой мелкой ссоре.

Весь мир возненавидя, вдруг замри,

С ним обретя высокое слиянье!

Два обелиска на краю земли

И вечное полярное сиянье…

Ждём самолёта (р. Агапа, Таймыр)

Прогулки по косе с отсутствующим видом,

Спряжение своих неправильных знакомых,

Катанье на пустой двухсотлитровой бочке

И худший преферанс из тех, что я играл.

Насторожённый слух – гудит? – но это ветер,

Усталые глаза – летит? – но это птица…

Тяжёлая, как ложь, тупая неизвестность.

Ждём самолёта. Дни похожи, как рабы.

Кругом не видно птиц – нелётная погода,

Свинцовый небосвод сулит Атланту грыжу

И длинный-длинный дождь в сто тысяч километров…

Ждём самолёта. Бог играет на трубе.

Всегда чего-то ждёшь: победы или смерти,

Субботы или сна, свиданья, дня рожденья.

Гуляешь вдоль витрин или сидишь на стуле

И смотришь на часы, в окно или в глаза.

И нету никого, и время истекает,

На мельнице скрипят тяжёлые колёса,

И сонная река – Агапа или Лета.

Ждём самолёта. Пьют и не хотят лететь.

Весь мир про нас забыл, как будто мы китайцы,

Как будто мы – пустяк от полумиллиарда.

Пять доблестных мужчин – мужей и сослуживцев —

Ждём самолёта. Речь становится темней.

Но так уж повелось: в момент его прилёта

Всё мелкое простить, и весело грузиться,

И глубоко курить и, тыкаясь в окошки,

Планету обсуждать, плывущую внизу.

Всему приходит срок! В любом заштатном клубе

Мы сможем дать концерт квинтета оптимистов,

А в письмах всё наврём, оставив только даты.

Ждём… Самый молодой пытается взлететь.

1968

Полевое чтение в ненастную погоду (р. Надым)

Хоть каплю радости. Три капли перед сном.

Хоть ложку мёда к утреннему дёгтю.

Ещё один журнал перелистнём —

Очередной кошмар расправит когти:

Усталый секс, докучливый разбой,

И ни кусочка радости, прощаясь.

Как ржавый винт с испорченной резьбой,

В своем собачьем спальнике вращаюсь.

Придумать радость, кажется, пустяк:

Беспечный стих с запутанной концовкой,

Кусочек солнца, стойка на кистях,

Ушибы замалюем марганцовкой,

Напишем струйкой на песке «дурак»,

В цветах жуки, под каждым камнем тайны…

Темно. Погода – дрянь. Палатка – брак.