Действующие лица - [5]

– Сгинь, – говорю, – уйди.

Имей, наконец, понимание.

Зачем мне твои концы?

Своих никак не свести.

1970

Раздражённому читателю

«…А вместо дубины дубовая лира, —

Читатель вздохнул и добавил тревожно: —

С таким, как у вас, ощущением мира

Не только писать – и дышать невозможно.

Судите, планета на грани распада,

Познанье и правда в руках изувера,

Сегодня, поймите, особенно надо,

Чтоб нас окрыляли надежда и вера.

Не ретроскулёж, не пустые молебны,

Не сонные оды, не вялые глоссы.

Сегодня искусства должны быть служебны.

Явите нам Слово, ведь мы безголосы…»

А мне-то мерещился спазм восхищенья:

Мол, музыка крови, мол, эхо эпохи.

И я погрузился в свои ощущенья,

Пытаясь понять, почему они плохи…

В грядущем кривляется призрак былого —

Мигнёт, и затмится, и снова поманит.

Ну где я найду это самое Слово?

А тот, кто найдёт, непременно обманет.

Пусть горло им садит пророческий клёкот,

Глазницы сжигает священная влага.

Планета в порядке, и автор далёк от

Желанья пыланья на общее благо…

В природе апрель. Наполняемся светом,

И млеем, и блеем, и вот уже следом

К нам в сени врывается птица с приветом —

Пора со двора по Данаям и Ледам.

Позорно шалея, плыву по аллее,

Березы кусая за горькие почки.

А запахи прыщут – куды бакалее,

И всюду голодных юнцов заморочки.

И музыка праздна, и Муза капризна,

И чаячьи клики, и заячьи блики, —

Так нешто вдомек мне твоя укоризна,

Мой верный читатель, как совесть, безликий.

И мне не судья ни потомок, ни предок —

Я каждой строкою сей статус упрочу.

А быть катаклизму, авось напоследок

Тебя посмешу, похмелю, поморочу.

Апрель 1984

Полевой сезон

Год шестьдесят четвёртый. Салехард

Не то чтобы четырёхстопный ямб

Мне надоел, как некогда поэту,

Но сам размер предполагает штамп.

Вкушать литературную диету

Под мерное потрескиванье ламп

Легко и даже весело. Но эту

Оказию затеять самому —

Помилуй бог. Ни сердцу, ни уму.

Вот почему в очередной присест

Хочу, не мародёрствуя лукаво,

Отставить в угол добровольный крест

И ощутить волнующее право

На позу, на амбицию, на жест,

На прихоть рассуждать легко и здраво

О пустяках, на автодифирамб,

На недоступный пятистопный ямб.

Почистив перья, водрузив пенсне,

Начнём невдруг вывязыванье петель

Причудливо и плавно, как во сне,

Вплетая то порок, то добродетель.

Однако речь пойдёт не обо мне,

А лишь о том, чему я был свидетель.

Тряхнём колоду. На одной из карт

Год шестьдесят четвёртый. Салехард.

Когда бы о себе, совсем иной

Пошёл бы слог. Вися, как кот на шторе,

На кукольной основе нитяной,

Иль гоголем гуляя на просторе,

Я б начал так: в системе нефтяной

В одной геологической конторе,

С гастритом чередуя геморрой,

Служил наш жизнерадостный герой.

Иронии дремучую змею

Он безуспешно скрещивал с Пегасом.

Вставал между семью и восемью.

Ложился между полночью и часом.

Слегка терроризировал семью,

Считавшую героя пустоплясом.

А впрочем, был наш кадр и бодр, и щедр.

И цвёл на ниве освоенья недр.

Две трети года он влачил свой крест

По адресу Литейный, тридцать девять,

Входя в тот запараженный подъезд,

По свалке у которого содеять

Сумел Некрасов за один присест

Строк триста размышлений и посеять

Разумное и вечное зерно

В общественном сознании. Оно

Сплодоносило позже, чтобы дать

Всем равные возможности. Короче,

Две трети года тишь да благодать

В конторе на Литейном. Дни и ночи

Летят, неразличимы. Совладать

Когда уже совсем не станет мочи

С морокой безысходности, тогда

Вдруг наступает летняя страда.

И ты, как кот, стремишься на газон,

Как птица, распускаешь хвост фазаний,

И ты поёшь и свищешь, как Кобзон,

И всюду повод ищешь для лобзаний,

И наступает полевой сезон,

И миллион бессмысленных терзаний

Тебе не в кайф. И, предвкушая фарт,

Ты едешь в чудный город Салехард.

А там собранье милых сердцу морд,

И вечный день, и спирт за шесть с полтиной.

И вот тебя уносит гидроборт,

И ты летишь и тешишься картиной

Оплывшей прорвы. Комариных орд

Ещё не ощущая и утиной

В зубах ещё не чувствуя ноги,

Уже ты бог. И в голове круги.

Долги, разборки, сплетни – на потом,

Покуда дурака не отваляю.

Всё в настоящем. Прошлое – фантом.

А там все вены вам поотворяю.

Но, впрочем, речь не обо мне, о том,

Чему я был свидетель. Повторяю,

Входя в повествовательный азарт:

Год шестьдесят четвёртый. Салехард.

Полевой сезон (п-ов Ямал, р. Юрибей)

Куда мы едем и где мы будем,

Кому поверим, кого оплачем?

Наш выход беден. Средь серых буден

Мы равнодушны к чужим удачам.

На Север правим, ругая Север,

Теплом домашним ночами бредим.

Мы сталь не плавим, зерно не сеем.

Мы только ходим, немножко едем.

Уклад наш прочен, оклад на диво.

Нас не обидит начальство наше.

И, между прочим, мы любим пиво,

И, если честно, не любим каши.

И нас, пожалуй, встревожить нечем.

Скитанья наши не пахнут Грином.

Свои печали мгновенно лечим

Синтомицином и анальгином.

Согреют жены, привяжут дети,

Но в домоседов не превратимся…

Вот так мы долго живём на свете,

И никогда мы не прекратимся.

Прогулка по территории заброшенного женского лагеря (пос. Ермаково на Енисее)

Вот оно – царство Спящей Красавицы.

Глухая трава подмышек касается,

А я ведь не так уж и мал.

Скажем, крапива – уснувшая стража.

А вот паутина – уснувшая пряжа

В руках у заснувших мам.

Но всё это в общем не так уж и мило.

Грызёт любопытство, а надо бы мимо…