Девятое имя Кардинены - [30]

— То не наша охота пока, а вон его. Мы сегодня приманка, дядя верно сказал. Царская приманка. Могор бы поопасался прямо на Волчьего Пастыря выскочить.

И добавила вполголоса:

— Приманка. И еще — хлеб предложения.

— Что, снова твои любимые жертвенные символы? — пробурчал Нойи, хотя вроде и слышать не мог. — Или символические жертвы?

— Не болтай, лучше глянь туда.

Вверху, чуть в стороне от сражения, возвышался всадник на караковом жеребце: прямой клинок у пояса, башлык откинут с побелевшей от солнечного света головы. Странные глаза, похожие на зарницы в ночи, мельком оглядели их обоих: взгляд их будто касался кожи, а сквозь нее — обнаженной души.

— Это и есть их главный доман?

— Это и есть. Задумана двойная сеть на черной вольнице. Наши гарнизоны в селениях, его вольные стрелки в лесничествах. Для Оддисены банды — враги похуже, чем для нас кэланги. Предатели двукратно… стократно. Военные преступники и переступившие через клятву.

— Н-да, уж врагам этого гипнотизера не позавидуешь. Вишь какой белоглазый. Как я только вижу, какого цвета его окуляры?

— Колдовство, мой милый, не иначе.

— И ты думаешь такого на сворочке за собой повести?

— Зачем вести? По доброй воле он куда больше сделает.

…Осень была для них лэнской, зима — эдинской. Война кончилась: Могор погиб, перевалы закрылись, остатки черных банд еще прежде ушли в пустыни Эро. Танеида переехала в Эдин. Город был опять совсем иной, чем раньше, чужой и узнаваемый одновременно: обустроился, порасчистился.

— Я буду здесь учиться. Первый семестр как-нибудь нагоню, — были первые слова ее, адресованные дядюшке Лону.

— В какое высшее училище поступаешь?

— Уйду в отставку и присмотрюсь.

— Отставки я тебе, пожалуй, не дам. И зачем? Бывшему фронтовику труднее поступить в институт в начале учебного года, чем, так сказать, действующему. Ты как думаешь насчет зачисления вольнослушателем на отцовский факультет Военной Академии?

— Военные переводчики и политорганизаторы. Кузница агентуры влияния.

— Я же говорю — вольнослушателем. И вообще ты зря. Профессура там старая, еще доэйтельредовского замеса. Сам курировал. Новые тоже не очень одиозны. И тебя по старой памяти примут с радостью.

Соблазн был велик: штатской ее не очень-то пустили бы в Горную Страну. А языки давались ей всю жизнь легко.

— Согласна. Вы умеете уговаривать. Но вне Академии и службы буду носить штатское. Соскучилась по неуставным юбкам.

— Какой такой службы?

— Не оставляйте на столе важных бумаг. Свое имя я могу прочесть не только вверх ногами, но даже в вашем рукописном исполнении.

Он поднял руки.

— Сдаюсь. Будешь моим первым секретарем со знанием всех языков и правом входа ко мне в любое время суток. Формулировку найдем. Словом — вместо Марэма, я его делаю первым министром.

— Идет.

— А твой Нойи будет начальником военной охраны Дворца Правительства, Армор берет себе город Лэн и курирует всю землю, причем оба остаются под твоей рукой, как и прежде. Скажешь, я плохо устроил?

— Божественно!

Однако в случае полнейшего довольства в ее интимном кругу было принято говорить: «Полный блямс. Махнем не глядя, как на фронте говорят».

В Академии ей, тем не менее, было привольно. Помимо всех благ, философию и историю религий приходил читать Арно Шегельд, потомок того самого Шегельда, великого астронома. Его самого студенты прозвали Звездочетом — не только из-за родства, но более — за худую, как жердь, фигуру, высокий рост и привычку неожиданно, посреди лекции или в буфете, воспарять к небу.

Вот одно из таких воспарений.

— Бог, по идее, есть нечто — или некто — в принципе непознаваемое для человека. Поэтому нет смысла ни утверждать, ни отрицать бытие Божие, тем паче — напрягать разум и логику в попытках воплотить Его в чувственную форму. Я лично подозреваю, что Он вообще не существо. Далее, то мироздание, что нам дано в ощущениях, — лишь приблизительный слепок истинного, которое не может быть постигнуто исходя из обыкновенных пяти чувств. Так существа-двумерники, если они есть, могут разглядеть свое домашнее пространство лишь поднявшись над ним в третье измерение. Представьте себе положение трехмерного (если не считать четвертым измерением время, что спорно) человечества перед лицом двенадцатимерной вселенной! А что она по крайней мере такова, утверждают многие математики. И чтобы ее постигнуть, необходимо подняться над ней в некий эпицентр. Это вообще принцип любого познания. Бог именно такая центральная точка и великолепная гипотеза, позволяющая «с высоты орлиного полета» объединить мир в систему. Гипотеза, в которой я, в отличие от Лапласа, еще нуждаюсь. И хотя, как любая научная гипотеза, она позже может быть заменена более достоверной, значит ли это, что человечество откажется от Бога на более высоких ступенях познания?

Тут он обвел своих адептов ироническим взглядом, убедился, что они преданно глядят ему в рот, и продолжил:

— Бог-то по своему же определению неисчерпаем, и человек — его подобие. И вполне может статься, что поднявшись на новую ступень познания, мы снова встретим Бога, проникая в Его и, естественно, в свою сущность все глубже. Ибо человек и Бог — две стороны одной монеты, Кай и Кайя… жених и невеста… Меджнун и Лайла… и много еще возвышеннейшей чепухи, которая, при ближайшем рассмотрении, оказывается парадоксальной истиной. Разве не так?