Девушка выбирает судьбу - [80]

Особенно поразил нас духовой оркестр. Огромные медные трубы казались нам живыми существами, которые победно рыкают на всю степь. Лошади и верблюды шарахались в испуге, да и у нас душа уходила в пятки.

В свою очередь, и мы потешались, когда приехавшие из города люди сталкивались с чем-то необычным для них. Помню трех русских парней, которые захотели прокатиться на верблюде. Они долго стояли возле громадного дромадера, называя его «кораблем пустыни». Самый смелый из них с большим фотоаппаратом через плечо полез на спокойно лежавшего верблюда и устроился между горбами. Тогда и двое других забрались наверх: один сел на круп, ухватившись руками за горб, а другой на шею да еще лицом к хвосту. Верблюд не обращал на них никакого внимания, и тогда они стали кричать мне, чтобы я поднял его на ноги. Я с готовностью выполнил просьбу.

Дальше все происходило получше, чем в кино. Стоило посмотреть на ребят, когда верблюд начал подниматься, клоня их то в одну, то в другую сторону. Соскакивать было уже поздно, и они судорожно вцепились в косматую спину. Я чмокнул, и верблюд зашагал прямо в степь, спокойно и величаво. Хохот стоял на всю ярмарку. Когда кто-то из взрослых остановил верблюда и снял любителей экзотики, на них лица не было. Судя по всему, это были какие-то корреспонденты. Придя в себя, они долго подтрунивали друг над другом, показывая жестами, каково им было на верблюжьей спине…

Так никто и не одолжил нам подводы для откочевки в ту осень. Пришлось нанять за полтора мешка проса верблюда и снова использовать коров как вьючный скот. Все же было веселей, потому что в огромных мешках, которые мы положили на них, находились тяжелые полосатые тыквы. Всего этого должно было хватить на зиму. Четыре или пять бедняцких хозяйств составили один аул, и мы тронулись в путь…

Осень выдалась хорошая, теплая, и это во многом выручило нас. Помню, долгое время еще реки не замерзали, и я ходил на рыбалку.

Однажды несколько ребятишек договорились вернуться в Куилыс, к устью реки, чтобы порыбачить всласть и поесть поздних арбузов и дынь. Побывавший там человек рассказывал, что на оставленных нами бахчах выросли небольшие, но очень сладкие дыни, а арбузы теперь даже лучше летних.

Добираться в Куилыс пешком было трудно, и родители одного из моих товарищей дали нам верблюда с седлом. Мать долго не хотела отпускать меня, но согласилась, когда я пообещал заехать на обратном пути к некоему Абдибаю и забрать у него одолженный еще с лета чайник. Абдибай этот жил где-то на полуострове, неподалеку от нашей бахчи. Пока я рядился с матерью, все наши уже влезли на верблюда, а мне досталось место где-то возле самого хвоста. Одна рука у меня была занята удочками и наживками, а другой я ухватился за пояс сидящего впереди мальчика.

Ехать было не очень далеко, и к полудню мы уже находились в Куилысе. Разумеется, дынь и арбузов оказалось совсем мало, да и сладость их была относительна, но это не испортило нашего настроения. Мы опутали ноги верблюду, оставили его пастись на лугу, а сами с четырех сторон атаковали бахчи, поедая на ходу все, имевшее вид арбуза или дыни. Отвалились мы лишь тогда, когда кого-то стошнило.

Повезло нам и с рыбой. Ее давно никто не пугал, и мы в каких-нибудь полчаса наловили столько, что еле могли нести.

— Вы еще порыбачьте, а я схожу за нашим чайником, — сказал я друзьям и побежал разыскивать юрту Абдибая.

К сожалению, она была не так-то близко. Пока я нашел ее и попил чаю, солнце уже начало клониться к закату. К тому же я привел на нашу бахчу маленького сына Абдибая и угостил его зелеными дынями. Пришлось провожать его обратно. Наскоро сорвав еще три-четыре дыньки для своих братика и сестренки, которые ждали моего возвращения, я побежал к месту нашей рыбалки. Там никого не было. На берегу лежала лишь моя удочка, а в воде бултыхалась в связке наловленная мной рыба. По следам я определил, что друзья не дождались меня и уехали. Крупные впадины от верблюжьих ног вели в направлении зимовья…

Несмотря на приближающийся вечер, я решил идти домой пешком. В руках у меня был тяжелый медный чайник и связка рыбы, а за пазухой — дыньки.

Чтобы быть готовым ко всему, я вырезал в тамарисковой роще увесистую палку и тронулся в путь. А тени уже сделались совсем длинными, и вскоре проглянули первые звезды. Ночь в наших краях наступает быстро: едва закатится солнце, и вот уже темно, хоть глаз выколи. Несмотря на усталость, я все прибавлял шагу, а потом побежал. К счастью, дорога, которая вела к нашему аулу, была различима в ночи. Я несся по ней что было сил, проклиная своих неверных товарищей. Если бы они заранее предупредили меня, я мог бы остаться ночевать у того же Абдибая!..

Мне показалось, что аульные ребята относятся ко мне с презрением, потому что я сирота. Слезы застлали мне глаза, Не помню, что меня заставило оглянуться, но я вдруг увидел сзади два круглых ярко горящих огонька. Как маленькие угольки, светились они в нескольких шагах. Душа у меня ушла в пятки. Я хотел крикнуть, но голос не повиновался мне. В горле застрял какой-то комок…

Я стоял и смотрел во тьму, боясь пошевелиться. Огоньки тоже замерли и не двигались. Немало наслушался я рассказов о всяких джинах и вурдалаках, которые бродят в ночи, подстерегая свои жертвы. Неужели это одно из тех чудовищ?! Голос вдруг вернулся ко мне, и я заорал во всю силу своих легких. Огоньки метнулись в сторону, пропали на миг и снова обозначились немного подальше. Глаза у меня начали привыкать к темноте. Я увидел длинную тень и торчком стоящие уши. Решив, что это бродячая собака, замахнулся палкой: