Девушка выбирает судьбу - [82]

— Не мели, что на язык подвернется! — огрызнулся отчим. — Тоже хороша. Все в доме шиворот-навыворот!..

Так начинается очередная ссора, которая обязательно перерастает в побоище. От него уже родилось двое детей, и меня он считает лишним ртом в семье. Тяжелой ненавистью взрослого лоботряса ненавидит он меня. На теле у меня уже нет живого места. Прошлой весной он зверски избил меня только за то, что обнаружил в моем кармане горсточку жареного проса. От побоев я потерял сознание. Голова была разбита, лицо распухло, и я еле двигался от удара сапогом в спину. В таком виде и привела меня моя бедная мать к аксакалу нашего аула Узакбаю.

— Вы сами насильно свели меня с этим двуногим зверем, — сказала она, утирая слезы. — И вы хорошо знаете, что не проходит дня без того, чтобы он не избил меня или этого несчастного сироту. Сейчас он хочет загнать его в могилу. Почему вы позволяете ему это? Почему не поговорите с ним, как старшие родственники?!

Я стоял и плакал, не в силах сказать что-нибудь. Но аксакал Узакбай и сидящие у него другие старики даже не посмотрели в нашу сторону. Существовало старое правило, по которому «бабы всегда врут».

— Идите!

Мы пошли, так ничего и не добившись от них. Только снохи старого Узакбая пожалели нас:

— Самый бессердечный человек на свете!

— Черный вампир!

— Как его только земля носит? Хуже шакала!..

Так они говорили о Мырыке, своем родственнике. Мне они насыпали полный подол баурсаков…

Мы с матерью переночевали в ауле родичей и вернулись домой. Куда нам еще было идти жаловаться?..

— Одевайся, да поживей!

Отчим тряс меня за ногу посреди ночи. Я оделся, и мы вдвоем вышли на улицу. Ночь была темная и холодная. По стене нашей мазанки поднялись на крышу дома Кобентая. Отчим подвел меня к темному отверстию в крыше, перевязал за пояс арканом:

— Полезай!

Страшно было мне лезть в чужой дом ночью, но еще страшнее были для меня пудовые кулаки моего отчима. Я весь дрожал. Мырык приблизил губы к моему уху.

— Там висит мясо… Бери в разных местах, чтобы незаметно было, и подавай мне в эту дыру!..

Не помню, как полез я в темноту, что делал там.

— Хватит — послышался шепот отчима, и я снова очутился наверху.

Это был мясной склад Кобентая, а дыру в крыше проделали для того, чтобы мясо проветривалось. Еще несколько раз лазил я туда, а потом не захотел. Отчим не стал уговаривать меня, а тут же свалил на пол и принялся топтать ногами. Я увернулся от него, в одной рубашке выскочил на мороз и помчался к дяде Умбетбаю. Отчим, видимо, испугался, что я расскажу про наше воровство, и на следующий день явился за мной.

— Не пойду! — решительно сказал я.

Даже равнодушный ко всему на свете Умбетбай, и тот не выдержал.

— Почему ты, такой здоровый, все время избиваешь сироту, который величиной с мышонка? — спросил он у Мырыка. — Кайсаржан вправе искать на тебя управы у нас. Я усыновлю его, потому что его отец выкормил когда-то меня самого. За добро люди платят добром. А ты уходи. Хватит с тебя, если благополучно своих детей вырастишь!

Отчим понял, что я ничего не рассказал, и махнул рукой:

— Ладно, пусть будет по-вашему!

Я остался жить у Умбетбая. Они жили вдвоем: он да жена. Хозяйство у старика было небольшое: три или четыре коровы, кобыла, верблюдица, годовалый верблюжонок и три десятка овец. Кроме того дядя Умбетбай сапожничал. Как только я переселился к нему, он сшил мне из остатков кожи сапожки, а тетка починила мои истрепанные штаны, справила шубенку. Нашлась и какая-то старая шапка для моей головы. Она была великовата, зато теплая. Впервые в жизни получил я и рукавицы.

Я помогал дяде Умбетбаю как только мог: ходил с ним поить скот к проруби, с помощью железного крючка доставал сено из стога, отгребал снег от дома и хлева, укреплял изгородь и делал массу другой работы. При этом я находил еще время для игры…

Зимой дети у нас играют в «карт-карт». Играющие делятся на две группы, и одна из них тайком от другой делает на определенном заснеженном участке особые метки палочками. Затем вторая группа приступает к их поискам. Снег белый, сильно блестит, и увидеть метку на заборах, крышах, на ветках деревьев очень трудно. Потом группы меняются ролями, и происходит подсчет очков. Среди нас были чемпионы по зоркости и умению разгадывать хитрости «противника».

Когда надоедает эта игра, забрасываем острые палочки для нанесения меток и просто гоняемся друг за другом по глубокому снегу, пока живот не подведет от голода.

Сколько раз с завистью следил я раньше из оконца нашего дома за играми мальчишек. Не выдерживала детская душа, и, замотавшись в какие-то тряпки, я босиком выскакивал на улицу. Там схватывался бороться с кем-нибудь и поначалу не ощущал обжигающего ноги холода. Но потом ноги становились лиловыми, а мои противники специально отбегали подальше, чтобы дать им и вовсе замерзнуть. Когда пальцы на ногах дубели и не слушались меня больше, они наваливались и легко побеждали. Я плакал от отчаяния, отогревая ноги у огня. Мучительно ныли они, пока восстанавливалось кровообращение…

Куда более приятно было играть в асыки, когда на улице завывал буран. Разные это были игры. Например, подкидывался вверх один асык, а другие в это время подбирались той же рукой с пола. Нужно было, не рассыпав их, подхватить возвращающийся асык. Еще лучше играть в «Налет на хана». Тяжелый красный асык назначается ханом и вместе с другими костями разбрасывается по полу. Затем они в разных вариантах сшибаются щелчками один с другим. Наступает момент, когда красный асык становится торчком. Тогда все хватают рассыпанные асыки, и побеждает тот, кто нахватал и насшибал больше остальных.