Девушка выбирает судьбу - [78]

Дыни тоже уродились на славу. Тут были и ярко-желтые круглые жамбилше, и ароматные гуляби, и полосатые, крапчатые, многоцветные дыни многих других сортов. Они наливались с каждым днем, буквально на глазах становились все крупнее. Еще быстрее росли арбузы, уже ставшие величиной с небольшой котел каждый. Особенно много было тыкв: белых, зеленых, оранжевых, ярко-красных. Они лежали на грядках, словно упитанные овцы в кошаре. Для нас, мальчишек, выросших в песках, род которых кочевал из века в век, это было подлинным чудом!

Уже само цветение казалось волшебной сказкой. У дынь и арбузов цветы мелкие, ярко-желтые, похожие на пуговички, а позолоченные цветы тыквы напоминают по виду наш медный школьный колокольчик. Очень интересно наблюдать, как крепкие шершавые стебли расползаются по земле, образуя причудливые круги. Какой-то особенной жизненной силой полны они, да это и немудрено при обилии солнца и воздуха. Голова кружится на бахче во время цветения…

А какой запах стоит во время созревания дынь!

Взрослые, проходя мимо бахчи, обязательно порадуются:

— Аллах смилостивился над сиротами!..

— Да, не оскудела рука его…

— И сам он молодец, Кайсар!..

Мне приятны такие разговоры. Помимо проса, которое помогло продержаться нам до нового урожая, я собрал со своего участка большой чувал початков, не считая съеденных в зеленом виде. А дыни и арбузы мы ели в неограниченном количестве каждый день.

Ели все, кроме Утепбергена. Он ни за что не хотел пробовать арбузы, даже уходил, когда резали их. Однажды отчим принес с бахчи арбуз, и проснувшийся братишка принял его за огромную страшную жабу. Он сильно закричал и долго не мог успокоиться. С тех пор он и не прикасался к ним.

Но тыквенную кашу и он ел по две чашки в один прием. Тогда нам казалось, что нет вкуснее яства. А сколько радости приносили хорошо прокаленные на огне тыквенные семечки!..

Да, никто, кроме нас самих, не помог нам. Если и пришлось бы благодарить кого-нибудь за превосходный урожай на моем маленьком участке, то прежде всего того старика, старожила здешних мест, который посоветовал мне разбить свой огородец на илистых наносах у речки. Да и мы с Утепбергеном не ленились: пололи бурьян, рыхлили землю и перетаскивали за минувшее лето тысячи ведер воды от речки до огорода.

Как только пожелтеют листья у проса, начинается уборка. И все от мала до велика тогда на общественном поле. Нас, детей, приспосабливают водить на току волов и лошадей. Чтобы мы не свалились, нас частенько привязывают к спинам животных. Даже дряхлые старики и старухи находят для себя посильную работу: кашеварят, подметают ток, подносят топливо. Одним словом: «Жни побыстрее просо, иначе останешься с носом!» Мы засыпали прямо на току, завалившись в сухую солому, а взрослые продолжали работать и при лунном свете. Я до сих пор не знаю, когда они спали…

Не проходит и недели, а на току уже высятся целые горы белого и красного проса. Оно похоже на маленькие бусинки, которые носят на шее девушки. Особенно красиво красное просо, отливающее в лучах заходящего солнца червонным золотом. Какими глазами смотрит на это просо дехканин! В его взгляде радость ощутившего плоды своего труда человека, уверенность в завтрашнем дне, благодарность природе…

Перед тем как разделить урожай на паи, устраивают древний праздник урожая. Для этого выделяют два мешка проса, и женщины всего аула в течение дня толкут его в ступах, жарят, очищают от шелухи. Мужчины в это время забивают и свежуют трех-четырех козлов и баранов, откормившихся в последние недели на стерне. В нескольких огромных котлах варят пшенный плов. Его хватает на всех, и люди наедаются до отвала. Обычно приезжают гости из других аулов. Их принимают с распростертыми объятиями. Потом едут к ним на такой же праздник…

Он так и называется, этот праздник, — «Шулен ботка», то есть «Общая каша». Каждый приносит с собой всякую снедь, которой угощает соседей: осьмушку чаю, полуголовку сахару, бурдюк кумысу.

Наутро во главе с аксакалами, составляющими Совет товарищества, дехкане сходятся на ток. В руках у них мешки и паласы. Раньше всего выделяется доля вдовам, сиротам и тем, чьи родители погибли во время народного восстания 1916 года и на фронтах гражданской войны. Потом урожай делится по паям. Проходит еще несколько дней, и дехкане грузят полученный урожай на верблюдов и откочевывают к своим зимовьям…

У нас в доме снова несчастье. Из-за какого-то пустяка поссорились отчим с матерью, и это переросло в гнусную драку. Снова дикое избиение, льется кровь. Обливаясь слезами, бегу к соседям, стучу во все двери:

— Заступитесь, добрые люди! — Хватаю аксакалов за полы, умоляю их о помощи: — Мырык убивает мою маму!..

Но все словно оглохли, никто не хочет помочь. Некоторые даже осуждают меня:

— Иди отсюда, чтобы на соплю твою не наступить!

— Ничего не станется с твоей матерью!

— Иди, плачь в собственной юрте, негодник!

Людей словно подменили. Живы старые законы, и по ним негоже казаху вмешиваться, когда муж «наказывает» жену. Ударить жену и грехом-то не считается. Чтобы не видеть кровавого побоища, бессильно опускаюсь на землю под кустом туранги. Плачу навзрыд, проклиная зверство и жестокость. Такая злоба поднимается во мне против дикости и невежества, против старых феодальных нравов и привычек, что хочется придумать самую жестокую казнь для их вдохновителей.