Девушка выбирает судьбу - [18]

— Апа[41], когда это успели меня сосватать?

— Еще в колыбели. В этом крае наш куда[42] — самый богатый, самый именитый, самый почтенный человек. С твоим отцом они большие друзья. Когда у него родился сын, а у нас родилась ты, они на радостях, выполнив все обряды старины, поклялись друг другу в том, что их дети, когда вырастут, будут мужем и женой. Куда тогда еще хотел пригнать весь калым — сорок лошадей и другую живность, но твой отец отказался. «Слово мое никто не сможет нарушить, кроме аллаха. Когда приедете за моей дочерью, тогда и пригоните все. Я тоже не останусь в долгу. Пусть во время свадьбы удивляются все казахи тому, какой калым получил Бахтияр и как он отдал свою дочь замуж! Пусть слагают потом легенды и передают из поколения в поколение». Слово в слово помню все, что говорил тогда твой отец…

— Апа, как же я пойду за человека, которого ни разу не видела?..

— Думаешь, все заранее встречаются?

— А как же иначе?! Ты тоже вышла замуж, не увидев ни разу отца?

— Да, так и было.

— Боже упаси!

— А чего ты испугалась? Я от этого нисколько не пострадала. Всего у меня вдоволь: сыта, обута, одета. А что характер у твоего отца похож на шею верблюда, тоже ничего особенного — у каждого второго казаха такой же. Хоть и была я у него третьей женой, но родила такого молодца, как Найзабек, и такой цветок, как ты. А сперва я тоже плакала и брыкалась, кричала, что не пойду к нему третьей женой. Но потом привыкла. И ты привыкнешь.

Толкын не находила места от возмущения. «Разве можно продавать человека, как вещь, как скотину?! Да еще родную дочь? Где же ваша совесть, черствые, жестокие старики?»

Еще вчера будущее казалось ей светлым и прекрасным, она радовалась всему земному, любила и была любима. И вот все вокруг опустело, и безысходная тоска, тяжелая ненависть разрывают ей сердце. Что делать, как уйти от горя?

Толкын забилась в истерике.

— Что с тобой?! Не накликай беду! Не ты первая! — запричитала перепуганная мать.

— Апа, хотите я вам расскажу всю правду, одну правду? Вы же моя мать, а я ваша единственная дочь!

— Какую правду?

Толкын не понравился тон матери, но она решила ничего не скрывать. Все равно другие скажут, это еще хуже. Она лишь торопливо соображала, как лучше начать. Было стыдно, хоть сквозь землю проваливайся.

Она так согнулась, что почти касалась головой текемета[43], руки ее нервно теребили косы, то расплетая, то заплетая концы.

— Апа, до этого я вам говорила неправду…

— Что ты мелешь?!

— Апа, родная, кому, если не вам, я могу рассказать о том, что у меня на сердце? Кто меня пожалеет, если не вы…

— Что ты выдумываешь?!

— Апа, будьте мне не только матерью, но и заступницей…

— Ну говори же!

— Я влюблена… У меня есть любимый человек, без которого я жить не могу…

— Что это за разговоры?! Выкинь из головы всю эту чепуху. Ты, девка, видать, начинаешь портиться. Смотри, больше мне даже не заикайся о своем джигите. Как распустилась! Придется, наверно, поскорее приглашать твоего аллахом нареченного жениха. Как тебе не стыдно рассказывать матери про свои похождения? Какой срам! О аллах, избавь меня скорее от этой грешницы!.. Все, все сегодня же расскажу отцу…

Толкын вскочила, мертвенно бледная и растрепанная. Только глаза горели да тонкие ноздри нервно вздрагивали.

— Можете говорить хоть самому аллаху, но я не пойду даже за самого хана, если он мне не мил!..

— Тебя, наверное, бешеная собака укусила? Как ты можешь, греховодница, произносить всуе имя аллаха?!

— Аллахом все подлецы клянутся!

— Замолчи, безбожница! Как ты смеешь так говорить! Кто тебя этому научил?

— Умру, но за нелюбимого человека не пойду!

— Казашки испокон веков так выходили замуж, рожали детей да хозяйничали у очага.

— Я человек, а не скотина, я не стану жить с тем, кому меня продадут! У меня есть сердце, чувства!

— Сердце?! Любовь?! Глупая ты: это же счастье — быть снохой такого богатого, всеми уважаемого аксакала…

— Как вы не понимаете: я же образованный человек, и мне это мерзко.

— Ученая, говоришь? Вот поэтому ты такая и стала, капир[44]…

В это время в дом вошла Аймторы.

— Эй, иди сюда! — крикнула разгневанная мать. — Недаром в народе говорят: «Золовку портит женге, а женге — тенге[45]». Ты знаешь, что с нашей дочерью творится?..

— Аллах свидетель, не знаю…

— Еще на аллаха ссылается…

Толкын вмешалась в разговор:

— Хватит вам ее терзать! Больше не позволю ее обижать. И отцу скажу так же, — она снова забилась в истерике.

— Уведи эту сумасшедшую в свою комнату!.. — закричала Салиха снохе.

— Шырайлым, что с тобой?! Успокойся, милая! — Аймторы нежно обняла золовку.

Несчастная, униженная, дрожащая Толкын бросилась на шею снохи и закричала не своим голосом.

Старик Бахтияр лежал на полу, на вчетверо свернутом белом текемете из ягнячьей шерсти, покрытом атласным стеганым одеялом. Под головой — две больших белых подушки одна на другой. У ног его сидела Салиха и безмолвно растирала дряблую кожу от колен до ступней.

— А, коке Найзабека[46], что слышно о наших сватах? — спросила она как бы невзначай.

— Зачем они тебе?

— Так просто… Время-то какое: за день сорок правителей сменяется. В такое смутное время и люди начинают портиться. Ведь надо же устроить дочь так, как мы задумали. Беспокоюсь я…