Девушка выбирает судьбу - [20]

Прошло почти два месяца после того разговора, а сын все еще не появлялся в отцовском доме. Теперь вот и с дочерью приходится вести неприятный разговор. «Что за трудные дети пошли нынче?! — сокрушался Бахтияр. — О аллах, за какие грехи ты так тяжко меня наказываешь?»

— Милая моя дочь! Зрачок очей моих. Ты уже большая и, наверное, знаешь, что твой старый отец в тебе души не чает… — Старику нужно было собраться с мыслями, и он на некоторое время умолк. — У нашего народа — строгие обычаи: за девушкой нужно смотреть да смотреть. Мои недруги говорят, будто я продал веру, если послал своих детей учиться в русскую школу. Это все пустые разговоры, я хотел только одного: чтобы открылись твои глаза на божий мир, чтобы ты светилась не только светом красоты, данной аллахом, но и светом знаний. Благодаря русской грамоте твой брат, слава аллаху, стал полезным человеком для своих соплеменников. Они довольны им, а мне больше ничего не надо. Дай аллах, чтобы он не свихнулся и не сломал шею в такое суматошное время. Я отдавал вас учиться в русскую школу не для того, чтобы вы обрусели и забыли нашу религию, язык, обычаи и вековые традиции. И ни один казах, будь он ученый или невежда, не имеет права не признавать их, не повиноваться им!

Старик Бахтияр остановился и украдкой посмотрел на дочь, чтобы убедиться, как действуют его слова. Она слушала с окаменевшим лицом, замкнутая и неприступная.

— Но хватит слов. Сейчас твоя мать несла какую-то околесицу, и я забеспокоился. До сих пор я считал тебя маленькой и не хотел отвлекать от учения. А ты незаметно стала взрослой. И я обязан сообщить тебе, что ты с колыбели сосватана за сына моего лучшего друга, богатого, именитого и с прекрасным положением — лучшим, чем даже у нас. Его сын этим летом кончает учение. Сваты прислали вестовых, чтобы сказать нам об этом. Тебе нужно готовиться.

Отцу казалось, что после столь рассудительных слов дочь кинется ему на шею со слезами преданности, благодарности и самоотрешения. Но Толкын не шевельнулась и не подняла глаз. «Хорошее может не сбыться, а плохое — всегда», — вспомнил отец народную поговорку, и ему стало как-то не по себе.

— Коке, — сказала Толкын, не поднимая головы. — У меня есть к вам одна-единственная просьба…

— Какая просьба? — резко крикнул старик.

— Единственная…

— Ну?

— Разрешите мне выйти за любимого человека…

У Бахтияра глаза вылезли из орбит, он бешено затряс бородой и захрипел:

— Почему ты не хочешь признавать брачный закон своего народа?

Толкын ответила не сразу.

— Женщина тоже человек, коке. Только скотину можно… Мы же люди! Другие народы давно отказались от таких позорных обычаев.

— Но ты знаешь, что воля отца — закон для детей?

— Это уже старо.

— Как ты разговариваешь с отцом?!

— Как спрашиваете, так отвечаю.

— Пока я жив, будет только по-моему!

— Я скорее умру, чем выйду замуж за нелюбимого человека!

— Замолчи, негодница! Аллах еще не превратился в черта рогатого, он покарает вас, вероотступников! Я заставлю и тебя и Найзабека подчиниться воле отца, или заживо похороните меня! — схватившись за сердце, старик упал на подушку.

В комнату вбежала Салиха и дрожащими руками расстегнула на Бахтияре рубаху.

— Ой, аллах, ой, аллах! — причитала насмерть перепуганная мать.

Толкын кинулась за холодной водой.

Когда она вернулась, отец, захлебываясь от злости, приказывал:

— Чтоб из дому — ни шагу! Отвечаешь головой. Немедленно сообщить сватам, пусть приезжают как можно скорее и забирают ее! Пока я жив — будет только по-моему!..

— Хорошо, хорошо! — с подобострастием кивала головой мать.

Передав матери чашку с водой, Толкын пулей выскочила из комнаты родителей.

«ГДЕ ТЫ, МОЯ НЕНАГЛЯДНАЯ?..»

Наурыз с волнением подходил к роще, где они встретились ранней весной. Тогда эти два тополька были совсем маленькими, а теперь их не узнать: вытянулись и покрылись густой и нежной листвой. Перед его отъездом они договорились, что как только Наурыз появится снова в этих местах, он запиской даст знать о себе. И вечером они встретятся у этих тополей.

Роща цвела, наполненная светом молодых березок, шумом нежной листвы, тонким ароматом растущих трав и цветов. Речка, такая буйная и угрожающая весной, теперь тихо скользила в красноватых берегах, и нужно было долго всматриваться, чтобы заметить ее течение.

Наурызу было так хорошо, что хотелось петь. И он тихо затянул веселую «Апырай».

Из воды стремительно вскинулась небольшая рыба и, ослепительно сверкнув серебром чешуи, ушла в глубину. По воде, обгоняя друг друга и растекаясь, пошли круги.

Наурыз с нетерпением начал поглядывать на солнце, ему хотелось поскорее увидеть Толкын, но летние вечера наступают поздно. Он долго бродил по роще, спускался к берегу и опять поднимался, но солнце, будто его держали на аркане, все время стояло на одном месте. Он уже начал жалеть, что не захватил какую-нибудь книгу. Две газеты, казахскую и русскую, он уже прочитал по нескольку раз. А до заката солнца все еще было далеко. Он расстелил газеты в тени тополей и распластался на спине. Высокое синее небо действовало умиротворяюще, настраивало на размышления, и он снова задумался о человеке и его достоинстве, о мужестве тех, кто с оружием в руках поднимается на борьбу за свободу. В памяти его всплывали героические эпизоды русской истории, подвиги русских людей во имя спасения отечества, во имя свободы своего народа. Недавно Наурыз перечитал всю литературу о декабристах на русском и французском языках. Читал все: и дневники, и завещания, и частные письма, и материалы о тайных обществах, но с особенным интересом — литературные произведения самих декабристов. Перед его глазами возникал вечно живой образ рыцаря высокой доблести, поэта-декабриста Кондратия Федоровича Рылеева.