Девушка выбирает судьбу - [19]

— Пусть учится. Окончит гимназию, потом устрою свадьбу. Сын свата тоже учится в Кетремборе[47]. Чем моя дочь хуже него? Было ли когда-нибудь, чтобы казах отдавал замуж дочь, на груди которой сверкает золотая медаль отличницы-гимназистки? Никогда не было. А теперь будет! Это сделаю я — Бахтияр! Пусть другие богатые да именитые лопнут от зависти!.. Все!

Старик лег на живот, а старуха начала растирать его пятки.

— Но ведь дочери уже восемнадцать… Когда ты приехал за мной, мне было только пятнадцать лет…

— Что ты бурчишь, старая карга? Может, что недоброе собираешься накаркать? Постыдилась бы сравнивать себя с нею! Не тебе судить о моей единственной дочери.

— Я все думаю, что капирское ученье портит людей, особенно девушек-мусульманок…

— Она думает! — Бахтияр перевернулся, резко вскинул голову, вонзил в жену ястребиные глаза и зло заскрежетал зубами. Худое, впалое лицо его задергалось в нервных конвульсиях. На кулаках вздулись синие вены.

Старуха почувствовала, что ей несдобровать, сжалась и замолкла.

— А ну выкладывай все, да поживее! — и Бахтияр с остервенением пнул старуху. Та опрокинулась, но, не говоря ни слова, тут же поднялась, поправляя сбившийся платок.

— Ну, старая кляча, ты долго еще будешь тянуть? Давно я тебя, дуру, не учил!

Старик вскочил с постели и схватил кемер[48]. Салиха знала, что это значит, и закричала:

— Если тебе так не терпится, сам спроси свою дочь!.. — по широченному ее лицу ручьем потекли бессильные, злые слезы.

— Позови ее!

— Завтра тоже будет день. Зачем пугать, она уже спит.

— Не умрет. Буди немедленно. Неспроста ты мнешься, старая кляча.

От гнева бородка старика тряслась, как у жующего козла.

— Когда уж ты одумаешься? Я совсем седая, а ты все бросаешься на меня с кулаками, как на только что купленную токал[49]. Несчастная я, несчастная, — причитала Салиха.

— Что у вас стряслось? — встревоженно спросила Толкын, открывая дверь.

Увидев мать, заплаканную, жалкую, сразу догадалась в чем дело. «Теперь держись, — подумала она. — А, пусть, семь бед — один ответ».

— Уходи, с дочерью я сам поговорю! — приказал Бахтияр, и мать послушно ушла в переднюю.

Толкын похолодела, руки ее дрожали от страха. Что она скажет отцу? С детства она привыкла верить, что отец — сильный и справедливый, любит ее и защищает от матери. Ей никогда в голову не приходило, что она может поступить против воли отца. Она с радостью выполняла все, что он требовал, и не из боязни, а потому, что их желания, суждения, понятия совпадали. Он гордился ею, а она гордилась отцом. И когда кто-нибудь говорил об отце нехорошее, она яростно протестовала. Как-то один гость при ней стал ругать отца, и она, недолго думая, вцепилась гостю в бороду. Толкын часто ругала брата Найзабека за его безразличие к отцу, сердилась на него за то, что он не заступается за родного отца. «Если бы я родилась сыном…» — возмущалась она сквозь слезы. «Ничего, подрастешь — поймешь…» — спокойно отвечал брат. Это обижало еще больше.

И вот сейчас она стоит перед отцом и чувствует себя, как кролик перед голодным удавом. «Неужели Найзабек был прав?! Неужели я ошибалась и не понимала, какой он, мой родной отец? Не знала, какой у него характер, что он за человек?..»

— Шырагым, присаживайся, — старик показал на то место, где сидела старуха.

Толкын послушно села, согнувшись чуть не вдвое, и опустила глаза. Ей было так стыдно, что становилось трудно дышать. В висках стучало, нестерпимо горело лицо. «Чем так жить, лучше уж умереть…», — думала она в отчаянии.

Видимо, и старику нелегко было начать разговор с дочерью. Он уже раскаивался и ругал себя за то, что слишком погорячился. Как с ней говорить, с чего начать? Не сделать бы ей больно, не обидеть бы. Э-эх, надо же такому случиться. Ведь совсем недавно поругался с сыном.

…После утреннего чая Бахтияр остался наедине с Найзабеком.

— Сынок, сейчас в Ресей[50] сплошные бунты. Здесь тоже есть бунтовщики. Но царь — это утес! Всякая власть аллахом дана. А башибузуки скоро затихнут. Казахские башибузуки в шестнадцатом до чего довели свой народ? Царь рассердился и уничтожил целые племена, сжег дотла целые края… Сейчас смотрю, люди опять стыд и совесть потеряли, друг на друга с топорами идут. Что за время такое? Голодранцы и батраки смотрят на нас косо, готовы животы вспороть, богатство разграбить, дочерей взять в жены, сыновей расстрелять… Но такому никогда не быть! На небе — аллах, на земле — закон. Ты мой единственный сын и опора, смотри, не лезь в эти крикливые партии и не слушай всяких говорунов. Делай свое дело и знай, что царский трон непоколебим!..

— Но, коке, царского трона уже нет. Сейчас каждый народ бывшей Российской империи получает независимость и самостоятельность…

— Брось молоть всякую чепуху! — отмахнулся Бахтияр. — Такой слабый и маленький народ не может жить самостоятельно, без помощи и защиты сильного царя…

— Защита — это шестнадцатый год?..

— Мы сами виноваты! Не надо было перечить белому царю!

— Так жить нельзя. Мы тоже люди!..

— Эй ты, кого учишь? Родного отца? А это видел? — разъяренный старик сделал фигуру из трех пальцев.

— Тогда мне с вами не о чем говорить! У каждого есть своя цель и своя доля, и даже родной отец не имеет права мешать сражаться за них, — и Найзабек выскочил из комнаты родителей.