Девушка выбирает судьбу - [150]

— К-каншаим… — начал он, заикаясь, но девушка, не говоря ни слова, убежала в дом.

Касым вспомнил, как он в первый раз оказался в ее комнате. Он шел степенно, чтобы люди не подумали, будто человек торопится на свидание. Но чем ближе подходил он к дому Каншаим, тем быстрее становились его шаги.

В комнате Каншаим горел свет. Касым поднялся на маленький пригорок и стал всматриваться в окно. Шторки были низко опущены. Наверное, она сидела над ученическими тетрадями: виднелась только ее склоненная голова..

Вдруг она быстро встала, пружинисто прошлась по комнате, сделала несколько гимнастических упражнений. Касым снова удивился ее гибкости: так играет молодой краснотал на весеннем ветру.

Джигит тихо подошел к дому. Одной рукой он несмело постучал в дверь, а другой безжалостно комкал только что купленную новенькую кепку.

— Кто там? — спросила Каншаим и, легко ступая, подошла к двери.

— Я… — прохрипел Касым.

— Кто?

— К-касым…

Стало тихо. Несколько секунд показались Касыму вечностью. Но он готов был стоять сколько угодно в этой ночной мгле у девичьего порога. Наконец звякнул крючок, и в сени медленно выплыла молочная полоска света. За нею показалась сама Каншаим в белом платье. Касым потерянно молчал, не в силах переступить порог. И только когда услышал приглашение Каншаим, стал приходить в себя.

Теперь он готов был, несмотря на сопротивление девушки, обнимать ее, носить на руках и целовать, целовать… Конечно, все это осталось в воображении. На самом деле он осмелился лишь глубоко вздохнуть.

— Почему ты такой грустный?

— Ночь слишком темная…

Касым все еще сутуло переминался у порога, не смея пройти в комнату, хотя Каншаим и предложила ему сесть на табуретку возле маленького стола.

Девушка молчала, исподлобья посматривая на джигита, и во взгляде ее было больше страха и недоверия, чем расположения. Касыму стало не по себе, и он уже раскаивался, что так бесцеремонно ворвался в ее комнату.

— Может, прогуляемся? Ночь теплая…

На самом деле на улице после дождя было холодно и грязно. Касым густо покраснел, как будто сказал что-то неприличное. Каншаим испытующе посмотрела на него:

— Подожди немножко, я тетрадки досмотрю.

Сидела она довольно долго, покусывая кончик деревянной ручки, но никаких пометок в тетрадях не делала. Джигит покорно ждал, теребя матерчатую пуговицу на макушке кепки.

— Касым, как ты насчет арифметики? — спросила Каншаим, повернувшись к нему всем корпусом.

Он резко выпрямился, как будто только что проснулся.

— Всегда получал пятерки, — ответил он угрюмо.

— Тогда садись ко мне поближе и помогай. А то, я вижу, тебе скучно…

— Нет, совсем не скучно…

Но с облегчением пересел и, облизывая кончиком языка толстую верхнюю губу, усердно взялся за дело. Она заметила, что он слишком щедро ставит пятерки, и предупредила:

— Оценки я сама буду ставить.

Касыму стало неловко. И она это заметила. Чтобы успокоить его, она посмотрела выставленные им оценки и удовлетворенно сказала:

— Не беспокойся, ты все сделал правильно.

На улице было так холодно, что Каншаим быстро продрогла и плотнее запахнула полы своего демисезонного пальто.

— Каншатай, ты не обижайся, я просто не заметил, что сегодня такой холод. Давай погуляем в другой раз, — и Касым, как заботливый старший брат, поднял воротник ее пальто.

И вдруг Каншаим обеими руками крепко обхватила шею Касыма и поцеловала его в обе щеки. Пока он приходил в себя, ее уже и след простыл. Обессиленный, он долго стоял, прислонившись к косяку ее двери.

Уже и лампа погасла в комнате девушки, а Касым все не уходил. Только к утру, когда основательно продрог, отправился домой.

Рабочий день закончился, и Касым уже собирался уходить, когда прибежала запыхавшаяся секретарша:

— Вас срочно вызывает председатель.

Касым почувствовал недоброе: как бы не отправили в командировку.

Из кабинета председателя он вышел печальный и подавленный.

Произошло неожиданное.

Старик в лисьем тымаке, держа в правой руке сложенный вдвое кнут, которым погоняют быков, заговорил прямо с порога:

— Где тот бетпельшер[79], что должен был ехать со мной смотреть отары?

— А у вас все готово?

Старик посмотрел вокруг себя, будто хотел пригласить всех в свидетели:

— Зачем спрашиваешь? Я весь день только тебя и жду!

Здоровенный счетовод начал что-то нашептывать на ухо секретарше, быстро поглядывая в сторону Касыма. Это его покоробило, и он решительно и громко приказал:

— Собирайтесь, аксакал!

Богатырское телосложение, уверенные движения и решительный голос Касыма заставили старика по-другому посмотреть на джигита.

— Правильно, сынок, чем быстрее, тем лучше, — согласился он угодливо.

Всю дорогу Касым не находил себе места, ерзая по широкому тарантасу, устланному прошлогодним, но еще свежим сеном. Перед его глазами стояла Каншаим.

— Что с тобой, сынок? — обеспокоенно спросил старик.

— Так, с непривычки, — нехотя ответил Касым.

Он ясно представил себе, как мучается, дожидаясь его, Каншаим, как зарождаются у нее сомнения насчет его порядочности, как, одетая, ложится она в постель и долго не может уснуть. И ему хотелось спрыгнуть с тарантаса и бежать, бежать к ее дому. Но долг и совесть удерживали от недостойных мальчишеских поступков. И он опрокинулся на сухое пахучее сено. «До чего же я глуп! Почему я не сказал ей, что уезжаю на джайляу? Если бы ты, старый хрыч, не поднял шума в конторе, все было бы по-другому!» — ругал Касым безбородого старика. И еще он с ненавистью вспомнил тех канцелярских сплетниц, которые издевались над ним исподтишка. Он настойчиво искал, на ком бы сорвать зло, и не находил, и от этого еще больше терзался.