Девушка выбирает судьбу - [140]

— Товарищ художник, — заговорил он. — Мы остались в тылу. Я должен выдвинуть командный пункт дальше. Если хотите вернуться в редакцию, в обозе стоит мой «виллис».

Я поблагодарил генерала и отправился восвояси…

Последние слова Жубанияз произнес в тот момент, когда мы, нагнувшись, входили в блиндаж…

Прошло много времени с тех пор, как закончилась война, которая унесла с собой столько жизней. Спит в сырой земле и молодой художник Жубанияз Алдонгаров. Его останки покоятся в братской могиле где-то под Курском. И наш генерал, незабвенный Антон Иванович, похоронен в Трептов-парке, в Берлине.

А картина, выставленная в музее, всегда будет говорить о героизме защитников Родины, об их талантливых произведениях. И я знаю, что этот портрет навсегда останется свидетельством подвига воина и художника во славу родной земли.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

перевод Н. Ровенского

— Родился я четырнадцатого декабря…

Едва я это проговорил, как мои друзья, особенно ровесники, подняли меня на смех.

— Как ты это узнал?

— Наверно, по звездам…

— А может, сам пророк Магомет ему на ухо нашептал?

Но я не сдаюсь, начинаю вспоминать старинное казахское летоисчисление, дореволюционные названия месяцев. Конечно, в то время, когда я пожелал явиться на свет, не только мои родители, но и все казахи не имели понятия о каких-то там метриках и свидетельствах о рождении. Но до недавнего времени была жива моя повивальная бабка, которая отцовским ножом собственноручно перерезала мою пуповину. По ее рассказам, а не верить им нельзя, я родился в год свиньи. Шел первый снег, значит, это был месяц кантар, а какое именно число, никто не знает.

— Ну, хорошо, год свиньи — это двадцать четвертый год. Кантар, допустим, — декабрь месяц. Но откуда ты, милый человек, взял четырнадцатое число?

— Как откуда, если я видел первый снег…

После такого ответа мои ровесники захохотали еще громче.

— Наверное, еще в утробе матери Магомет нашептал ему, что первый снег пойдет именно четырнадцатого, ни раньше, ни позже.

— Ну, Утемис, ты совсем нас уморил: с пеленок помнишь, в какой день тридцать пять лет назад шел первый снег.

Громче всех смеялся один из моих ровесников — курчавый, суетливый, и очень бойкий на язык.

— Эй, друзья, перестаньте шуметь! Разве вы не знаете, что наш именинник — любимое творение самого аллаха. Поэтому всякие чудеса, сопровождавшие появление его на белый свет, вполне возможны. Вспомните, в коране говорится: творения аллаха не подвластны разуму смертных. Наш чудак не только пищал, как все новорожденные, но и запоминал все, что ему на ухо нашептывал пророк…

Опять хохот. Ну что делать с этими жеребцами? Сердиться на них? Тогда они еще сильнее начнут бесноваться. Их медом не корми, только дай, по казахскому обычаю, — вдоволь поиздеваться над своим ровесником и его женой. Не скрою, что сам я не упускаю таких случаев. А теперь и мне приходится терпеть. Попытался было перейти в нападение и над кем-нибудь поиздеваться. Но все они не только о дне своего рождения, но и месяце, даже годе знают весьма приблизительно. Метрику им заменяют только воспоминания старших: мол, ты родился в год свиньи. И все. По новому летоисчислению это 1924 год. А курчавый даже заявил с комической серьезностью:

— Жалко мне вас, слишком поредели ваши ряды в голодном тридцать третьем году. И решил я быть вашим ровесником, пусть хоть одним молодцом у вас будет больше. А вообще-то, если верить родителям, то я не то на целых два года старше, не то моложе всех вас, чертей! Вот как!

Мы, конечно, потребовали разъяснений. Он начал было ломаться, как красная девица, намекать на подарок. Мы хором ответили, что можем предложить только десяток хороших тумаков. Он сразу перестал хитрить и начал:

— Сказать честно, я не знаю, в каком именно году родился. Далеко мне до Утемиса, который знает не только месяц, но даже — о аллах! — день рождения. Я об этом и думать не смею. Отец и мать всегда спорили между собой, когда надо было точно сказать, в каком году я родился. Отец, очень степенный человек, вспоминал: «Этот наш сорванец родился через два года после того, как был дан ас[73] по знаменитому баю Топаю». А мать возражала: «Ты все путаешь. Ведь он родился вскоре после того, как мы старшую дочь Дукенбая-кайнага[74] выдали замуж…» Вот и пойми их! Допустим, мать права. Но она сама толком не знает, в каком именно году выдавали мою двоюродную тетю замуж. Слово «вскоре» тоже мало что объясняет, у казахов это довольно растяжимое понятие. Недаром узбек-бакалейщик так ругался, когда узнал, что целых трое суток пришлось ехать под подбородком казаха[75]…

Не знаю, что от меня нужно этим чертям: четырнадцатого декабря мне исполнится тридцать пять лет, и я пригласил своих ровесников. А они меня теперь поднимают на смех. Действительно, четырнадцатое декабря — дата приблизительная. Но я все равно стою на своем.

— Да перестаньте вы, я ведь от вас ничего не требую, от чистого сердца пригласил, — чуть ли не всерьез начинаю я обижаться.

А кудрявый с серьезным видом начал вразумлять меня:

— Э-э, чудак, а с кем же и пошутить, если не с тобой? Ведь это так интересно и радостно, что все мы, как ягнята-близнецы, появились на свет божий в один и тот же год. Я, например, ничуть не сомневаюсь, что ты родился именно четырнадцатого декабря, да и я, может быть, в тот же день и час начал своим писклявым голоском подтягивать твоему задушевному баритону. Теперь я не шучу, теперь я стал серьезным. Вообще четырнадцатое число — не тринадцатое, которого так боятся цивилизованные европейцы. И отчего это у меня сегодня с утра нос чесался да в горле першило? — Он шельмовато подмигнул остальным, и те обиженно загалдели. Договорились продолжить наше традиционное зубоскальство, шутки-прибаутки, по древнему казахскому обычаю, за моим дастарханом.