Девушка с тату пониже спины - [80]

Сразу после игры «Сороковник в руку» гости должны проследовать на океан в Лонг-Бич, Нью-Йорк, для похорон в стиле викингов. Тело ЭМИ ШУМЕР будет доставлено на пляж в запряженной лошадями повозке, потому что она «была этого достойна», и уложено в крошечную лодку. Лодку следует поджечь горящей стрелой и бережно спустить на воду.

Как простить себе тату пониже спины

В «Камеди Сентрал», когда там был Чарли Шин, я сказала Майку Тайсону, что у него на лице татушка, как у шлюхи на крестце. Я сказала: «Мужики никак не решат, то ли пугаться ее, то ли обкончать». Он где-то минуту на меня наезжал, перебивал и визгливо выкрикивал ругательства, которые я не разобрала — пока не придумала, как его унять, спросив: «Он с переводчиком? Переводчик здесь?». Ну не самое умное, что можно сказать, стоя в пяти метрах от бывшего заключенного, про которого говорят, что он «снова на арене» после шести лет в тюрьме за изнасилование. Но я сделала то, что сделал бы любой комик в отчаянном положении. Я ввязалась, пошла навстречу настоящей опасности и рискнула — точно так же, как завела собственную тату, как у шлюхи, именно там, где задумал Господь Всеблагий: пониже спины, на крестце. Да, у меня такая есть. Лицемерка я, а то. Я прикалывалась над Тайсоном, хотя у меня самой была паршивая, унизительная, криво набитая, слегка припухшая, потому-что-тот-чувак-был-отстой-и-слишком-глубоко-колол-и-занес-заразу — тату пониже спины.

Я много лет ее хотела. Я столько дикарских трайблов видела, когда мы с сестрой играли на Лонг-Айленде в волейбол, и все думала, как круто они смотрятся. Я хотела татуху, которая как бы говорит: «Со мной не связывайся, мне все по барабану, я всякое прошла» — хотя мне было всего восемнадцать и прошла я только ряд с хлопьями в магазине «Ки Фуд». Я не была оторвой. Не чувствовала себя сильной и уверенной, да и особой дикаркой тоже. Мне казалось, что я могу все эти качества на себя буквально набить — и если сумею достаточно долго притворяться, то они станут настоящими. Думаю, иногда эта тактика работает — не с оргазмами, нет. Дело в том, что сердце мое шло верной дорогой, стремясь к силе и уверенности. Плохо то, что на пути попался крестец.

В то лето мне было восемнадцать, мы с Ким поехали путешествовать и как раз проезжали Мертл-Бич, Южная Каролина. Мы решили набить себе татухи, тщательно все обдумав. Обдумывание состояло в том, что мы наткнулись на салон; сказали друг другу «может, набьем?»; кивнули; и зашли. Мы бродили по салону, рассматривали разные альбомы, изучали эскизы на стенах, пока не выбрали «живопись», которую решили нанести на тело до конца своих дней. Я-то считала, что чуваки, которые там работали, просто по доброте позволяют нам все рассмотреть, потому что Ким в свои четырнадцать была явно слишком молода. Мы подошли к стойке, и я с уверенностью, которую точнее всего описывает слово «дрожащая», сказала обгоревшим на солнце качкам-серферам, что мы хотели бы с их помощью изуродовать свои юные тела двумя бессмысленными картинками, которые выбрали в муках. «Круто, — ответил один. — Поехали».

Какого?.. Он что, брал меня на слабо? В попытке скрыть замешательство — и выставить себя смелой и скептичной, — я спросила: «А долго их делать?» Самый краснорожий ткнул в меня пальцем и сказал: «Твою — десять, потому что она больше, а ее — около семи». «Десять часов?!» — заорала я. «Минут», — ответил краснорожий эмодзи. Ким выбрала маленькую фею, которую хотела нанести на бедро, но моя-то была, сука, здоровенным трайблом, размером с опоссума. Десять минут — это было как-то очень быстро, но что я понимала в татуировках? «А сколько они будут стоить?» — спросила я, вся такая на понтах, усиленных нью-йоркским выговором, чтобы они не запросили с нас больше. Он сказал, что за мою возьмет двадцатку, а с Ким десять. ЧТО?!

Я совсем запуталась, с концами. Мы с Ким посмотрели друг на друга и подумали об одном, но как старшая заговорила я. Я объявила: «Чуваки, мы с вами ни на что не подписывались. Мы заплатим полную стоимость!» Весь салон замер. Я слышала, как царапнула игла по пластике. Я огляделась и увидела, что мы там были, пожалуй, самыми непривлекательными девчонками; и если бы кому-то захотелось одолжения в смысле секса, то не от двух задолбанных лонг-айлендских подростков. Тогда чувак, у которого из выреза в майке торчали соски, сказал: «Вы ведь в курсе, что это временные татухи, да? Татуировки в Южной Каролине запрещены законом». В эту секунду я стала там самой краснорожей. Мы тихонько попятились и вышли, как кошки. На обратной дороге в наш отель-клоповник мы с Ким не разговаривали. Было слишком неловко.

Перед тем как год спустя сделать себе татухи — постоянные, насовсем, — мы сначала спросили разрешения у мамы. Я сказала, что мы их уже давно хотим и что выбрали именно те рисунки, которые нам нужны, и правильное место. Можно было бы предположить, что за год наши эстетические предпочтения обрели зрелость, — но я по-прежнему была настроена на здоровенный трайбл, а Ким все так же хотела тупую феечку. Услышав нашу просьбу, мама ответила, как ответил бы любой родитель. Она сказала своим дочерям-подросткам: «Да ни в жизнь, вашу мать. От вас травой несет! Идите к себе в комнаты, вы наказаны, потаскушки вы поганые!» Ой, то есть подождите, нет, только не наша мама. Наша мама ответила: «Так чего же мы сидим и языки чешем? А ну-ка в машину!». Она отвезла нас в Ист-Вилледж, где мы зашли в комнату позади какого-то мутнейшего притона и обрели свои «росписи», как их называет пафосное мудачье.