— Вряд ли ее участь так печальна. Ты же наследник семьи Ромеро, маркиз…
— Вот именно, — с омерзением сказал Тристан, прежде чем выйти. — Кто в здравом уме захочет со мной связываться?
Аллегра привела Лили в маленькую гостиную на своей половине особняка. Комната с толстыми коврами, золоченой мебелью и километрами шелковых драпировок была настолько жаркой, мягкой и агрессивно, нарочито уютной, что Лили сразу стало трудно дышать.
— Надеюсь, однажды ты начнешь считать этот дом своим. — Аллегра сделала еще один хороший глоток шампанского. — Может, теперь, когда Тристан женат, он будет уделять семье больше времени. А то у него все дела, дела, ты понимаешь…
Окончание фразы повисло в воздухе, мать Тристана неуверенно оглядела комнату, словно пытаясь сообразить, зачем привела сюда гостью. Теперь было очевидно, что Аллегра очень, очень пьяна. На приеме в зале она держалась молодцом, из чего Лили заключила, что хозяйка дома привыкла скрывать опьянение. Наверное, пристрастием к алкоголю объяснялся и синяк, проглянувший через толстый слой тонального крема на ее скуле.
— Думаю, нам пора возвращаться, — осторожно сказала Лили.
— Подожди! Я должна отдать тебе то, за чем привела! — И Аллегра скрылась в спальне.
Оставшись одна, Лили прижала руку к животу и попросила ребенка повременить с токсикозом. Волны тошноты накатывали одна за одной, грозя перехлестнуть через край.
— Вот! — Аллегра вернулась с большой плоской шкатулкой в одной руке и бокалом в другой.
Бокал снова был полон, заметила Лили с тревогой. Видимо, ее свекровь хранила запасы спиртного во всех комнатах.
Поставив шкатулку на стол, Аллегра упала в кресло:
— Открой.
Лили нерешительно подняла крышку, словно ожидала, что внутри что‑то взорвется или выскочит, чтобы укусить ее. Вместо этого в глазах радугами засияли бриллианты и рубины ожерелья, покоящегося на черном бархате подкладки.
— Теперь ты Ромеро, — неожиданно трезво сказала Аллегра. — Когда я была невестой Хуана Карлоса много лет назад, фамильные украшения его семьи достались мне, а я передаю их тебе.
— О, сеньора, — пролепетала Лили, ловя ртом воздух.
— Зови меня Аллегра.
— Я не могу это принять, Аллегра. Никогда в жизни не видела ничего красивее, но украшения такие дорогие…
— Бесценные. — Аллегра поднялась, почти не качаясь, взяла ожерелье в руки. — Но ты уже владеешь моим сыном, а он мне дороже побрякушек, пусть даже сам он так не думает. Дай‑ка я помогу тебе их надеть.
Драгоценный металл обжег кожу холодом, длинные ногти свекрови царапали плечи, пока та возилась с застежкой. Лили снова затошнило, возникло странное ощущение, что ее собираются задушить. С триумфальным смешком Аллегра щелкнула замочком и повернула невестку к зеркалу.
Бриллианты сверкали так, что у Лили закружилась голова. Рубин в ложбинке между ключицами выглядел сгустком крови. Она вздрогнула, когда Аллегра мечтательно, словно во сне, сняла с нее дешевые сережки и заменила их рубиновыми капельками из комплекта.
— Добро пожаловать в семью, Лили. Я надеюсь, что…
Лили так и не довелось узнать, на что надеялась Аллегра. Дверь открылась, на пороге появился Тристан:
— Вот вы где.
Выражение его лица почти не изменилось, но в свете ламп под шелковыми абажурами Лили показалось, что ее смуглый муж побледнел от ярости.
— Тристан, мы тут. — Аллегра отступила от невестки. — Драгоценности Ромеро теперь принадлежат твоей жене.
Сын даже не посмотрел в сторону матери, словно приклеившись взглядом к Лили.
— Сними это, — процедил он.
— Твоя мама была очень добра, — пискнула Лили, но замолкла, потому что голос отказался ей подчиняться.
Кровь стучала у нее в ушах, ледяной туман ужаса и паники смыкался со всех сторон, скрывая от глаз все, что было знакомо, нормально, логично.
— Сними. Это. Сейчас же.
Понимание ударило ее как порыв ураганного ветра. Лили вскинула руки, нащупала застежку дрожащими пальцами. «Ну конечно же, — думала она в отчаянии. — Я не имею права носить бесценные бриллианты Ромеро, ведь весь наш брак — подделка, пластиковая дешевка. Ожерелье должно принадлежать той женщине, которую он полюбит и возьмет замуж по своей воле, а не той, которая вынудила его к этому».
— Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается.
Попытка завязать разговор провалилась. Лили не могла осуждать мужа за то, что он проигнорировал ее ремарку и продолжал мрачно смотреть в темноту за окном автомобиля. Но девушку беспокоила черная дыра отчуждения, внезапно открывшаяся между ними после недавней близости.
— Тристан, прости. Я не знала, что твоя мама хочет подарить мне украшения, и не собиралась…
— Забудь об этом, — отрезал Тристан. — Ты не виновата.
Он сказал это так, словно вынес приговор, даже не повернувшись к жене. Его профиль казался вырезанным изо льда.
Она не виновата. Разумеется. Нельзя винить женщину за то, что она не родилась в аристократической семье со сложносочиненной фамилией и кругом общения, включавшим в себя коронованных особ.
Лили Александер не годилась в жены Ромеро. Ее лицо могло сколько угодно украшать обложки глянцевых журналов, но для родителей мужа она всегда останется ничтожеством, плебейкой. Хуан Карлос даже не посчитал нужным скрыть презрение. Пусть Тристан не ладит с семьей, но он слеплен из того же теста.
