Девушка-невидимка - [2]

Лодка двигалась вперед медленнее, чем ожидалось: едва они вышли в море, ветер ослабел, и, чтобы обогнуть мыс, отделявший их от цели, морякам пришлось наряду с парусом прибегнуть к помощи весел. Они были еще очень далеко, когда переменившийся ветер начал набирать силу, задувая неровными, но ожесточенными порывами. Наступила ночь, черная, как копоть, и ревущие волны вздымались и разбивались с чудовищной яростью, грозя поглотить суденышко, дерзнувшее противостать их буйству. Пришлось спустить парус и налечь на весла; одному из людей было поручено вычерпывать воду, а сам Вернон взялся за весло и принялся грести с отчаянной силой, не уступая в этом опытнейшему лодочнику. До приближения бури мореходы то и дело переговаривались между собой; теперь все смолкли, и лишь порой раздавались краткие приказания. Один думал о жене и детях и про себя клял прихоть незнакомца, последствия которой угрожали не только его жизни, но и благополучию его близких; другой боялся меньше, поскольку был юн и отважен; но он усердно выполнял свою работу, и разговаривать ему было некогда; Вернон же, горько сожалея о безрассудстве, из-за которого другим людям пришлось разделить с ним опасность, каковая была бы не столь значительна, если бы касалась его одного, теперь пытался ободрить спутников возгласами, исполненными воодушевления и отваги, и еще сильнее налегал на весло. Лишь человек, вычерпывавший воду, казалось, не был всецело поглощен своим занятием: он то и дело внимательно осматривался по сторонам, как будто силился разглядеть какой-то предмет в бурной пустыне моря. Но там было пусто, виднелись лишь гребни высоких волн, да вдалеке над линией горизонта поднимались тучи, предвещавшие еще большее буйство ветра. Наконец он воскликнул:

– Да, я вижу его! По левому борту! Теперь, если мы сможем добраться вон до того огня, мы спасены!

Оба гребца невольно повернули головы – но лишь безотрадная тьма предстала их взору.

– Вы не можете его видеть, – кричал их товарищ, – но мы приближаемся к нему; и, слава богу, мы переживем эту ночь!

Вскоре он взял весло из рук Вернона, который был слишком изнурен, чтобы продолжать грести. Привстав, моряк принялся высматривать путеводный огонь, обещавший им безопасность, но мерцавший так тускло, что наблюдатель порой говорил: «Я вижу его», а порой: «Ничего не видно»; однако же, когда они продвинулись вперед, огонь забрезжил перед их взорами и разгорался все более ровно и ясно, проливая лучи на мрачные воды, которые и сами понемногу утихали, как будто спокойствие поднималось от океанского лона под воздействием этого мерцающего проблеска.

– Что за путеводный огонь помогает нам в беде? – спросил Вернон, когда люди, которым теперь стало гораздо легче управлять веслами, перевели дыхание и могли ответить на его вопрос.

– Должно быть, это чудесный огонь, – ответил старший из мореходов, – однако он взаправду горит в той старой полуразрушенной башне на вершине скалы, что виднеется над морем. Мы не видывали его до нынешнего лета, а теперь он виден каждую ночь, по крайней мере, если нарочно высматривать; а из нашей деревни его не видать – ведь он горит в таком захолустном месте, к которому никто не станет приближаться, разве что случайно, как мы с вами. Одни говорят, что его зажигают ведьмы, другие – что контрабандисты; но, насколько мне известно, кто бы ни отправлялся туда на поиски, не нашел ничего, кроме голых башенных стен. Днем все было пусто, ночью – темно; не было видно никакого огня, пока мы находились там, хотя он горел довольно ярко, когда мы вышли в море.

– Я слыхал, – заметил молодой моряк, – будто его зажигает призрак девушки, которая в этих краях лишилась сердечного друга; он потонул, а тело его нашли у подножия башни; у нас ее называют Девушкой-невидимкой.

К этому моменту путешественники достигли пристани у подножия башни. Вернон бросил взгляд наверх – огонь горел по-прежнему. С некоторыми усилиями, сквозь буруны и непроглядную тьму, они сумели причалить и вытащили свое суденышко на берег; затем взобрались наверх по обрывистой тропке, поросшей бурьяном и мелколесьем, и, ведомые более опытными рыбаками, приблизились к входу в башню; ни дверей, ни ворот там не обнаружилось, и все кругом было мрачным, будто гробница, безмолвным и холодным, будто смерть.

– Это не дело, – произнес Вернон. – Конечно, хозяйка зажжет нам огонь, если не покажется сама, и выведет нас из мрака к жизни и спокойствию.

– Мы поднимемся в верхнюю комнату, – сказал моряк, – если только я сумею отыскать разрушенные ступени. Но, ручаюсь, вы не найдете там ни Девушки-невидимки, ни ее огня.

– Поистине, романтическое приключение самого неприятного свойства, – оступившись, пробормотал Вернон. – Та, что зажигает огонь, вероятно, уродлива и стара, иначе она была бы более учтивой и радушной.

С большим трудом, заработав немало синяков и ссадин, путешественники наконец сумели взобраться на верхний этаж; но там было пусто и голо, и им поневоле пришлось растянуться на жестком полу, когда усталость, душевная и телесная, погрузила их в беспамятство.

Сон мореходов был долгим и крепким. Вернон же забылся всего на час; затем, стряхнув дремоту и сочтя невозможным спать на столь жестком ложе, поднялся и уселся внутри незастекленного отверстия в стене, заменявшего окно; там не оказалось даже грубой скамьи, и он прислонился спиной к бойнице, чтобы хоть как-нибудь отдохнуть. Он позабыл об опасности, таинственном огне и его незримой хранительнице; его мысли сосредоточились на собственной ужасной судьбе и невыразимой тоске, обосновавшейся, словно ночной кошмар, в его сердце.