Девушка-невидимка - [5]

К вечеру моряки прекратили работу, и Вернон вернулся вместе с ними в хижину, где они собирались переночевать, чтобы наутро, если позволит погода, продолжить плавание. Возвращаясь в компании своих угрюмых спутников, юноша, однако, ни словом не обмолвился о туфельке. Он часто оглядывался назад; но башня мрачной громадой высилась над потемневшими волнами, и никакого огня в ней не появилось. В хижине для них был приготовлен ночлег, и единственная кровать предназначалась Вернону; но тот отказался стеснять хозяйку и, расстелив плащ на ворохе сухих листьев, попытался предаться сну. Он проспал несколько часов; когда он пробудился, все было тихо, и лишь тяжелое дыхание людей, почивавших в одной комнате с ним, нарушало безмолвие. Он встал и, подойдя к окну, взглянул поверх уже спокойного моря на таинственную башню; там светился огонь, отбрасывая тонкие лучи на волны. Поздравив себя с этой нежданной переменой, Вернон тихонько покинул хижину и, завернувшись в плащ, быстро зашагал вдоль бухты по направлению к башне. Когда он добрался до нее, огонь все еще горел. Войти и вернуть девушке туфельку было бы простым актом вежливости. Вернон намеревался проделать это со всей осторожностью, чтобы проникнуть внутрь незамеченным, прежде чем владелица его находки при помощи своего привычного искусства скроется с глаз; но, к несчастью, поднимаясь по узкой тропинке, он задел ногой обломок камня, и тот с шумом и грохотом сорвался с обрыва. Вернон бросился вперед, чтобы скоростью возместить преимущество, которое он утратил из-за этой несчастливой случайности. Он добрался до входа и проник внутрь; там было тихо и темно. На нижнем этаже юноша задержался, будучи уверен, что его слуха достиг какой-то слабый звук. Он взошел по лестнице в верхнюю комнату, но лишь кромешную тьму встретил его ищущий взор; беззвездная ночь не проливала даже бледного мерцания сквозь единственную бойницу. Вернон закрыл глаза, чтобы попытаться, открыв их снова, уловить зрительным нервом какой-нибудь тусклый, блуждающий луч; но тщетно. Он ощупью обыскал комнату; встал неподвижно и задержал дыхание; и тогда, внимательно вслушавшись, убедился, что в комнате, кроме него, есть кто-то еще и воздух слабо подрагивает от чьего-то дыхания. Он вспомнил каморку под лестницей; но, прежде чем пойти туда, он после недолгих колебаний произнес:

– Я полагаю, одно лишь несчастье может быть причиной вашего затворничества; и если содействие человека… джентльмена…

Громкий возглас прервал его речь; навеки умолкнувший голос произнес его имя – голос Розины медленно выговорил:

– Генри? Вправду ли я слышу Генри?

Он устремился на звук этого голоса и заключил в объятия свою оплаканную, но вернувшуюся к жизни возлюбленную; своей Девушкой-невидимкой назвал он ее; ведь даже теперь, когда ее сердце билось рядом с его сердцем, а его рука поддерживала ее, едва не падавшую наземь, за талию, он ее не видел; а поскольку рыдания не позволяли ей говорить, не рассудок, но какое-то неосознанное чувство, наполнившее его сердце бурной радостью, подсказало ему, что слабое, измученное создание, которое он с такой нежностью прижимал к себе, было живой тенью обожаемой им красоты, достойной самой Гебы[5].

Утро застало влюбленную чету, воссоединившуюся столь необычным образом, плывущей под попутным ветром в Л***, откуда они собирались направиться в поместье сэра Питера, которое Розина в беспамятстве и ужасе покинула три месяца назад. Утреннее сияние рассеяло окутавшие ее тени и открыло прелестный облик Девушки-невидимки. Конечно, ее изменили страдания и горе, но на устах играла все та же милая улыбка, и нежное сияние кротких голубых глаз не угасло. Вернон вытащил туфельку и показал, что именно побудило его разыскивать хранительницу таинственного огня; даже теперь он не осмеливался спросить, как жила она в этом заброшенном месте и зачем столь упорно скрывалась, когда самым верным решением было бы немедленно разыскать его, чьи забота и любовь уберегли бы ее от всех опасностей. Но Розина отпрянула от него при этих словах, и по ее щекам разлилась мертвенная бледность, когда она едва слышно прошептала: «Проклятие твоего отца… страшные угрозы твоего отца!» Оказалось, что гнев сэра Питера и жестокосердие миссис Бейнбридж сумели внушить Розине дикий и непреодолимый ужас. Она бежала из их дома без всяких расчетов или определенных намерений; ведомая безумным страхом, потрясенная, девушка покинула его почти без денег, и ни вернуться, ни продолжить путь, как ей представлялось, было невозможно. В целом мире она не имела друзей, кроме Генри; куда ей было идти? Разыскать любимого значило бы обречь себя и его на жалкую долю, ибо сэр Питер объявил, что лучше пусть оба они лягут в гроб, чем пойдут под венец. Проблуждав некоторое время, скрываясь днем и осмеливаясь идти лишь ночью, она набрела на эту заброшенную башню, которая показалась ей подходящим пристанищем. Розина с трудом могла поведать, как жила с тех пор; днем она бродила по лесам или спала в подземелье башни, в убежище, о котором никто не прознал; ночью жгла в лесу сосновые шишки, и ночь была ее любимым временем суток, ибо ей мнилось, что вместе с темнотой приходит безопасность. Она не знала, что сэр Питер покинул эти края, и опасалась, как бы ему не стал известен ее тайный приют. Единственная ее надежда состояла в том, что Генри вернется – что Генри не успокоится, пока ее не отыщет. Она призналась, что долгое одиночество и приближение зимы вселяли в нее тревогу; она боялась, что ее силы иссякнут, а тело высохнет до костей, что она умрет и никогда больше не увидит своего Генри.