Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера - [6]

Я выступаю вперед и слышу, как Юлиан произносит:

— Никакой я вам не папаша. Я не такой дурак, чтобы заводить ребенка от какой-то левой девчонки… На вот, — он протягивает мне якобы случайно оброненное удостоверение личности, — нашел на своем пороге. Ты мало того, что захватчица, так еще и убийственно безалаберна. Скажи спасибо, что я возвращаю его тебе.

И я произношу:

— Спасибо. — Голос такой писклявый, что я сама его еле слышу. Не удивительно, что парень презрительно кривится, отступая на шаг назад.

— Так ты ее не забираешь? — осведомляется фрау Хаубнер недовольным голосом. — Завтра я выставлю ее за дверь, так и знай.

Юлиан улыбается: должно быть, счастлив, что это не его проблемы — мои. Так он, впрочем, и говорит:

— Она знала, на что шла, обзаводясь своим писклявым довеском, так что пусть сама и выкручивается. А я тут не при чем… — Он поднимает руки ладонями вверх и продолжает отступать к лестнице. Через мгновение его уже нет: только быстрые шаги доносятся с нижнего лестничного пролета.

Мы с Кристиной молча переглядываемся, а Хайди Риттерсбах, выступив из-за угла, со знанием дела произносит:

— Похоже, придется применить тяжелую артиллерию. — И она в очередной раз похлопывает меня по спине.

3 глава. Юлиан

Девушка под боком — та, имени, которой я даже не удосужился узнать — тычет меня рукой.

— Телефон звонит, — хрипит она спросонья. — Ответишь?

Выругиваюсь, пытаясь нащупать смартфон на прикроватном столике. Кому пришло в голову звонить посреди ночи? Так и прибил бы, честное слово.

— Алло? — буквально рычу в телефонную трубку, давая понять незадачливому абоненту всю силу своего негодования.

И тот спрашивает:

— Юлиан Рупперт?

— Да, это я, черт возьми. Кто вы такой и что вам от меня нужно?

— Офицер Винтерхолер, — отвечает невозмутимый голос, — полиция Мюнхена. Я звоню вам по поводу Эмили Веллер, знаете такую?

— Впервые слышу, — кидаю, не задумываясь, почти готовый нажать кнопку отбоя, однако слова офицера останавливают меня.

— А вот она, похоже, хорошо вас знает, молодой человек. Г оворит, вы отец ее ребенка и вышвырнули ее на улицу, не особо заботясь об их с дочерью благополучии…

Я почти теряю дар речи от возмущения, даже рот приоткрываю, не в силах выдать что-то хоть минимально похожее на связную речь. А потом меня прорывает:

— Вы, наверное, шутите?! — ору во весь голос, не особо заботясь о приличиях. — Эта девка обманом пробралась в мой дом, а теперь еще и ребенка впаривает. Да пошла она знаете куда…

Мужской голос с другого конца телефонной трубки убийственно невозмутим:

— Так, значит, вы все-таки знаете эту девушку? А минуту назад уверяли в обратном. — И другим, более угрожающим тоном: — Лучше бы вам приехать в полицейский участок, герр Рупперт, и забрать свою девушку домой. Если вы этого не сделаете, — он выдерживает многозначительную паузу, — последствия могут быть не самыми приятными для вас обоих. — И он называет мне адрес полицейского участка.

— Это не мой ребенок! — единственное, что успеваю прорычать я прежде, чем телефонные гудки раздаются прямо у моего уха.

Вот ведь лживая корова, сказала, что я отец ее ребенка… С такими, как она, вечно одни проблемы! Хлопают своими невинными глазищами, а потом — бац! — примите и распишитесь. Нет, со мной этот номер не пройдет… Еще посмотрим, кто кого.

Выталкиваю сонную клушу из своей постели и велю ей убираться. Она вся такая помятая со сна, расхристанная, с размазанной под глазами тушью — отвратительная, одним словом.

Хочется запустить в нее вот хотя бы туфлей, изгоняя, словно мерзкого таракана, а она еще канючит телефончик и мечтает сговориться о новой встрече.

Никогда!

Может и не надеяться.

— Пошла вон! — ору на всю квартиру, натягивая джинсы и футболку. А потом с размаху луплю кулаком по дверце шифоньера… Резкая боль огненным всполохом проходит от костяшек до предплечья, и я рычу, не в силах снести этого молча.

И все из-за этой девки с ребенком, будь она трижды проклята!

Уже выходя из квартиры, смотрю на часы: половина пятого утра. Что, спрашивается, она делала на улице в это время? Каким образом оказалась в полицейском участке?

От каждого нового вопроса я закипаю с удвоенной силой и несусь по просыпающимся улицам города, подобно ангелу-мстителю, готовому убивать.

Ну, Эмили Веллер, берегись!

Выяснив по какому делу я явился, меня ведут в отдельный кабинет. Там я и вижу ее, девицу с ребенком, сидящую на стуле и глядящую на меня лишь слегка виноватым взглядом. Словно и не она вовсе выдернула меня из постели посреди ночи и не заставила тащиться через весь город ради выяснения заведомого бредового факта: факта моего мнимого отцовства.

Все в ее кажущемся облике пай-девочки вызывает во мне раздражение: и эти голубые глазища под черными бровями, и забранные в хвост волосы неопределенного каштановобезобразного цвета, даже ее обтянутые малиновыми колготками ноги вызывает во мне приступ изжоги. Иррациональный, но самый что ни на есть натуральный! Я уж не говорю о ее груди, при воспоминании о которой я мысленно сжимаюсь… Она неизменно ассоциируется с маленькими детскими губами, вцепившимися в ареолу ее соска.