Девушка из штата Калифорния - [68]

Шрифт
Интервал

Русский фестиваль

Почему-то именно так громко называлась русская тусовка, на которой мне недавно довелось побывать. Было это недалеко от моего дома, в Клермонте, Калифорния, в одном из известных клермонтских колледжей. Через один из этих колледжей я, кстати, и попала в Америку, так как там предлагалась дорогая летняя программа по обучению английскому. Поэтому с этими колледжами у меня связаны личные воспоминания.

Сообщила мне о «русском фестивале» моя американская мама-в-законе, и я была жутко счастлива предоставляющейся возможности побывать на «фестивале русской культуры», как это мероприятие назвали организаторы-американцы. Ожидала увидеть что-то большое, яркое и красочное, соответствующее слову «фестиваль», – но это оказалось совсем не тем.

Первым пунктом в программе значилось исполнение русской классической музыки. Для этого был предоставлен небольшой зал, человек на сто пятьдесят. Нескольким гостям не хватило стульев, и они стоя слушали, как американцы исполняли на фортепиано Скрябина и Рахманинова, а один Эндрю даже спел арию Ленского из «Евгения Онегина». Акцент его был настолько толст (по прямому переводу английского выражения), что понять его могли только люди, знающие слова наизусть. Это был довольно-таки потешный Ленский-американец. Правда, голос у него был замечательный. Пел он и по-французски, и, насколько я могу судить со своим лимитированным французским, произношение его было намного лучше, чем когда он пел по-русски. Но это простительно, так как американцам вообще очень трудно дается русское произношение. Испанцам – легче, это я заявляю как лингвист. Наверное, американцев хорошо понимают в этом смысле русские, которым трудно дается изучение английского. Мне-то хорошо тут рассуждать, я английский учила с девяти лет, начиная с английской школы.

Вторым событием «Русского фестиваля» был грузинский фильм на французско-грузинско-русском языке с английскими субтитрами. Экранчик был очень маленький – мы тут ведь разбалованы местным кинематографом, – но фильм неплохой. Лично мне он навеял воспоминания о Грузии, в которой я была в молодые годы и даже мечтала там остаться жить. Французский я тоже люблю, понимаю много слов и обожаю его слушать, всегда проверяя себя, что я помню, что нет. Да и переписываюсь я с французом Пьером уже четвертый год, только увидеть его мне была не судьба, так как я осталась в Америке, а он потом (с горя, может) женился на молодой польке Александре, у которой были проблемы с французской визой. Так мы с Пьером и живем со своими иностранными супругами, но верность своей переписке сохраняем. Если мы когда-то встретимся семьями, это будет наистраннейшая встреча: русская – американец и француз – полька, а язык общения, оставляющий желать лучшего английский Пьера и еще, как говорится, более лучшего, мой французский.

Вернусь же к фестивалю. Значит, фильм был ничего. А вот третьим мероприятием программы была встреча с поэтом Евгением Евтушенко, на которую я не осталась, пожертвовав в пользу клермонтских колледжей заплаченные за нее пять долларов. Почему? Потому что фильму предшествовал следующий инцидент в холле.

Перед фильмом все прогуливались по небольшому холлу, и когда мы туда пришли с Лизой (это моя американская подруга, говорящая по-русски), я увидела Евтушенко, стоящего рядом с двумя мужчинами. Я показала его Лизе и объяснила, что этого человека я видела только по ТВ в советское время, а теперь – вот он тут, так близко. Улучив момент, когда Евтушенко бродил один по холлу, я подошла к нему и попросила поставить автограф на моей книге. Я волновалась как пионерка, но он быстро потушил пожар моего пионерского волнения, сказав: «Я подписываю только свои книги». Я как-то растерялась и отошла. Подойдя к столу, где продавали билеты и его две книги, я поинтересовалась, сколько стоит одна из них, маленькая и тоненькая. Двадцать долларов. Нет, решила я, мне не нужен такой дорогой автограф. Я никогда толком не читала его стихов, помню, как-то они попадались мне на глаза и всегда начинались с большой буквы «Я». То же впечатление оставляли и его телевизионные выступления, и мне этого было вполне достаточно. Как-то не вдохновляло на то, чтобы зачитываться его стихами. Я зачитывалась Пушкиным, Лермонтовым, Есениным, Жуковским, Блоком, обожаю Маяковского и т. д. Честно признаюсь, что я не считаю Евгения Евтушенко задиристым (как его здесь кто-то назвал недавно). Задиристым был Маяковский, поскольку боролся за идеи, в которые свято верил. Правда, очень задиристым был костюм на Евтушенко, это заметила даже моя Лиза-американка. Они тут в Калифорнии вообще-то не обращают внимания на одежду и ходят, чуть ли не везде, в шортах и майках, но этот костюм не мог остаться незамеченным – ярко-лиловый с розовыми разводами.

Посмотрев фильм, я, без сожаления, уехала домой, рассказав Майку (мужу) про инцидент с подписью. Майк сказал: «Почему же ты ему не объяснила, что он не Пушкин?» Увы, я не так находчива, как Майк. К тому же воспитана в уважении к старшим и никогда бы себе не позволила колкости, даже если бы она пришла мне в голову вовремя.


Рекомендуем почитать
История прозы в описаниях Земли

«Надо уезжать – но куда? Надо оставаться – но где найти место?» Мировые катаклизмы последних лет сформировали у многих из нас чувство реальной и трансцендентальной бездомности и заставили переосмыслить наше отношение к пространству и географии. Книга Станислава Снытко «История прозы в описаниях Земли» – художественное исследование новых временных и пространственных условий, хроника изоляции и одновременно попытка приоткрыть дверь в замкнутое сознание. Пристанищем одиночки, утратившего чувство дома, здесь становятся литература и история: он странствует через кроличьи норы в самой их ткани и примеряет на себя самый разный опыт.


Четыре месяца темноты

Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.


Айзек и яйцо

МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.


Замки

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.


Холмы, освещенные солнцем

«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.