Девушка из штата Калифорния - [38]

«Живут же люди», – подумала я тогда. Не то что некоторые (под которыми я, естественно, подразумевала себя) – третий год живу тут, ни тебе машины, ни тебе счета в банке, а ведь бегаю как, суечусь. Но каждому свое. Один бегает, второму все дается прямо в руки. И кстати, совсем необязательно, что этот второй, которому дается все легко и сразу, более счастлив, чем «сучок» (тот, который суетится и всего достигает сам). Но на «Виктория Сикретс» у меня, конечно, денег нет. Мне оттуда перепадает что-то раз в год, муж дарит на какой-нибудь праздник. А Энджи там отобрала себе кой-чего. Расплатившись, мы нырнули в следующий магазин одежды. Пока я там все рассматривала и примеряла, мне случайно очень подошли одни джинсы и топка. «Топка» – это от слова top, что по-английски «верх», а тут так называется вся «верхняя одежда», будь то блузка, майка, кофточка, в общем, «топ». (Я всегда «обрусиваю» американские слова и в этом нахожу большое развлечение. Майк тоже много знает моих гибридов. Иногда, когда кто-то рядом, нас могут и не понять.) Вернусь же в магазин одежды, где я украдкой, превозмогая сильные угрызения совести, достала из своего бумажника кредитку, которую мне Майк дал на какие-то экстренные случаи. Я вспомнила, что ведь через неделю Valentine’s Day (Вэлэнтайнз День святого Валентина – это когда любимые любимым дарят подарки), и решила, что окажу Майку большую услугу тем, что избавлю его от рысканья за подарком для меня. Потом мы заехали с Энджи в барчик и там поделились друг с другом своими историями жизни с американскими мужьями. Часов в шесть вечера она привезла меня домой.

Я пропустила ланч, но к ужину все-таки решила, что надо явиться домой. Вообще это было очень необычно, что я куда-то поехала без Майка. Как-то мы с ним всегда везде вдвоем ходим.

Приезжаю домой – Майк стоит у плиты и как заправская домохозяйка готовит ужин, при этом обильно посыпая макаронами и поливая томатным соусом плиту. Настроение у него отличное, т. к. он был у друга и они как следует посидели. Я ему тут же сообщила, что потратила чуть денег с кредитной карточки (чтобы не слишком веселился). Но я не превысила своих лимитов, сказал он. И тут меня посетила мысль, что несмотря на свои финансовые недохватки, ведь я счастлива. Муж шелковый, свобода полная. Чем не жизнь? Урока у нас пока не состоялось с Энджи, но это все впереди.

Для того чтобы закрепить свое право на преподавание в Калифорнии, я должна брать несколько классов (предметов, методологически-педагогическо-теоретическую чушь). За все везде и всегда надо платить. Потому-то у меня и денег нет. Работаю пока еле-еле, а хочу везде успевать и все делать наравне с нормальными людьми (у которых есть деньги или работа). Эти классы я беру в университете Риверсайд. Нас там шестнадцать учителей в классе. Все американцы. Одна я там акцентирую (говорю с акцентом) всем на удивление. Когда я знакомлюсь с новыми людьми, я теперь им прямо в лоб говорю, что я преподаю английский, чтоб долго не мучились догадками. Чтоб им два раза не переживать шок, пусть уж сразу знают. Да, русская, да в Америке, да английский. Но у них тут демократия, поэтому они долго не переживают. Наш преподаватель в этом классе тоже араб и говорит с акцентом. Но он тут уже семнадцать лет и доучился до докторской. А у меня все впереди.

Но классы в Риверсайде это еще не все. Мне же надо начинать учебу на степень магистра, по-английски это «мастер». Поэтому я как-то недавно целый день посвятила полностью визитам в два университета, ближайших к моему дому. И очень удачно. Попала в одном из них прямо на семинар. Американцы обожают всякие семинары, конференции, сборища. Обычно при этом всегда бывают легкие закуски и прохладительные напитки. Такое впечатление, что американец очень боится умереть с голоду. Я, кстати, уже много лет назад заметила, почему это в американских фильмах вечно показывают, как люди едят. Теперь-то я поняла почему. Да потому, что это на самом деле так, они часто едят, везде ходят с ланчевыми боксами (коробками). А на описываемом семинаре после закусок мне предложили подавать заявление на магистра образования к ним в университет. Я сразу загорелась этой идеей. Как-то в прошлом году мне попал в руки журнальчик, приложение к газете «ЛА Таймз», «Парад». В нем, действительно как на параде, были опубликованы фотографии нескольких десятков американцев разных сословий и профессий и внизу каждой фотографии были указаны возраст человека, имя, профессия и зарплата за год. Это был результат статистического исследования. Больше всего мне запала в душу одна фотография и подпись под ней. На фотографии была женщина сорока лет, в меру упитанная американка из Техаса, администратор от образования. Ее зарплата была что-то около ста семидесяти тысяч долларов в год. Неподалеку была фотография нашего теперь уже скандально-известного президента Клинтона, зарплата которого немного больше: двести тысяч в год. С тех пор у меня в душе осталась какая-то неосознанно-неоформленная мысль о том, что люди в системе образования имеют очень неплохие зарплатки. Я не знаю, как для кого, но для меня это очень существенно. Передо мной всегда наглядный пример моей мамы-в-законе, пример того, как не надо жить в Америке. Зачем человеку Америка, если он «лежачий камень»? Владея английским и испанским (в Калифорнии это большое преимущество для работы), она выцарапала какую-то раннюю пенсию (четыреста тринадцать долларов), которой не хватает на оплату ее двухкомнатной квартиры, и теперь всех кругом обвиняет в своей бедности и несостоятельности. Больше всех достается Майку, ее единственному отпрыску. Поэтому он неделями оттягивает удовольствие пообщаться с мамой. Чем можно заниматься тридцать лет, даже не получив гражданства за все это время, продолжая путаться с иммиграционным офисом – это мне непонятно. Поэтому я так и бегаю, пытаясь улучшить свои доходы, чтобы это мне гарантировало нормальную спокойную старость (если доживу). Образ моей несчастной испанской мамы постоянно меня стимулирует. Несчастная мама ездит на машине в супермаркет, пьет кофе по утрам, без которого у нее не работает голова, и клянет свою жизнь.