Девственницы - [7]

— Подумаешь. — Дороти пожала плечами. — Все мальчишки тебя так называют. Обычная кличка.

Лилли плотно сжала губы в тонкую синюю линию.

— А ты не смей!

Дороти ничего не ответила.

— Ну так что? — Лилли больнее схватила ее за предплечье; ногти пронзали тонкую шерсть свитера.

Дороти никогда еще не видела, чтобы подруга так злилась.

— Ладно! Не буду! — Она вырвалась. — Пошла к черту!

Лилли зашагала вперед; она шла впереди всю дорогу до деревни. К тому времени, как они дошли до парикмахерской Андре, Дороти стало скучно до слез от ссоры и молчания. Она догнала Лилли и вынула из кармана две монеты по десять пенсов.

— Вот, возьми, — сказала она. — Бери. У меня куча карманных денег.

— У меня тоже есть. Побольше твоего. — Однако монеты Лилли взяла.

Дороти пожала плечами, и Лилли промолчала, но остаток пути они прошли рядом. По случаю субботы в деревне было много приезжих — они явились за покупками — и местных жителей, которые шли на праздник.

У металлических кованых ворот, ограждавших здание церкви, взад и вперед, как солдат на параде, маршировал бойскаут. Поверх зеленой формы на нем висел плакат-бутерброд, оповещающий о важном событии; всякий раз, поворачиваясь кругом, мальчик выкрикивал:

— Все на праздник!

Лилли ткнула Дороти в плечо и ухмыльнулась.

— Смотри, смотри, вон твой жених!

— Вот уж нет! — Дороти тоже ткнула Лилли. — Это твой жених! Ты в него влюбилась!

Лилли пихнула ее бедром; Дороти споткнулась, но не успела врезаться в мальчика, потому что Лилли подхватила ее за талию.

— Признайся, хочешь поцеловать его?

Забыв о недавней ссоре, подруги захихикали и не спеша проследовали мимо покрасневшего бойскаута внутрь.

В длинном церковном зале было полно народу; пахло лаком для пола и дорогими духами. На противоположной стене под часами, отстававшими на три часа, висело распятие. На сцене за пианино сидел викарий; то и дело спотыкаясь, он исполнял «Далилу», к вящей радости трех дам, которые глазели на него со смешанным выражением благоговейного ужаса и явной симпатии.

Вдоль стен по всей длине зала, от входа до кафедры, стояли прилавки, оклеенные обоями. Столы ломились под грудами всяких безделушек, пирогов, домашних консервов, вязаных шарфов и перчаток, бетонных стопоров для дверей, кексов с изюмом, цукатами и пряностями, чая, ваз. Можно было принять участие в лотерее, доставать конфеты из мешка с отрубями и играть в «Поймай рыбку». Малыши в форме волчат — младшей дружины бойскаутов — носились между столами, запрыгивали на сцену. И повсюду были дамы в красивых платьях, жемчужных ожерельях, с искрящимися брошками. Дороти наблюдала за тремя дамами на сцене; все они жеманно улыбались викарию. Викарий, очень обходительный, в черной сутане и серых брюках клеш, закончил исполнять «Далилу» и взял чашку с чаем. Испуганный тем, что орда волчат бесилась и вопила на сцене, он поднял чашку над головой, чтобы ее не выбили у него из рук.

— Мальчики, мальчики! — кричал он. — Имейте больше уважения к Господу и этим нарядным дамам!

— Послушай только, как жеманно он говорит! — прошептала Лилли на ухо Дороти. — А какие все нарядные — фу-ты ну-ты!

Дороти окинула подругу в ношеной кофточке и линялых джинсах критическим взором.

— Куда пойдем? — спросила Лилли.

— Я хочу немножко прогуляться одна, — заявила Дороти. — Встретимся через четверть часа. — Не дожидаясь возражений Лилли, она отошла.

Остановилась перед прилавком, на котором были разложены книжные закладки и абажуры, украшенные засушенными цветами и листьями. За прилавком на складном стуле сидела крупная дама в шелковом синем платье и соломенной шляпе. У ее ног стояла корзинка для пикника, откуда высовывал мордочку маленький шпиц. Такие корзинки Дороти видела в фильмах по телику. Обычно они стояли на дне лодки во время речной прогулки, пока мужчина бил веслами по воде, а дама вроде этой возлежала на груде подушек и водила пальцами по тронутой ряской поверхности воды.

Собачонка заворчала, и Дороти попятилась.

— Что тебе показать, милочка? — спросила дама.

Дороти взяла закладку с маками.

— Пять пенсов, — заявила дама. — Настоящие маки! Я сама собрала их в прошлом году в Дорсете.

Судя по внешности дамы, она была из тех, кто печет торты даже тогда, когда ни у кого нет дня рождения. Дороти протянула ей пятипенсовик, и дама положила закладку в бумажный пакетик.

— Ты состоишь в скаутах, милочка? — спросила она, вручая ей пакетик. — Дороти покачала головой. — Чудесная организация. И конечно, там полным-полно симпатичных мальчиков! — Дама отвернулась, чтобы продать другому покупателю абажур: засушенные папоротники под слоем прозрачной самоклеющейся пленки.

Дороти сунула пакетик в карман и огляделась. Через два столика от нее, ближе к распятию, всем желающим предлагали поиграть в «Разбей тарелку». Два младших бойскаута расставляли на полках старые тарелки, чашки и блюда. Мальчишки были тощие, примерно ее лет, в полном скаутском облачении. Даже галстуки у них были скреплены пластмассовыми кольцами. Оба явно гордились своей формой. Третий, бойскаут старшей дружины, стоял чуть в стороне, перед корзиной, доверху наполненной деревянными шарами. На нем были бежевые брюки и рубашка с распахнутым воротом. Судя по его виду, его ни за что не заставишь заправлять галстук в пластмассовое кольцо — даже когда его никто не видит. Волосы доходили до ворота, пряди на затылке завивались. У него были красивые глаза; рот, правда, чуточку широковат, что, впрочем, совершенно его не портило. Мальчик беседовал с пожилой дамой в зеленой шляпе из волокон рафии с огромным букетом роз на тулье. Она то и дело трогала его за плечо и улыбалась жуткими желтоватыми искусственными зубами.