Девственницы - [9]

Мама вошла в столовую и села на длинную скамеечку за пианино рядом с ней. Дороти ничего не сказала; она снова принялась медленно играть восходящую гамму.

— По-моему, все обстоит совсем не так, как думает эта несчастная дура, а совсем наоборот. — Мама повертела в руках эмблему, сшитую из носка. — Зная ее Лилли, могу с уверенностью утверждать, что опасность грозит не ей, а мальчишкам. — Элейн приложила ладонь ко лбу. — Сумасшедшие мамаши достали: твой отец играет на трубе, а ты мучаешь пианино… По-моему, у меня начинается приступ мигрени!

Дороти перестала играть.

— Значит, ты меня отпустишь?

Справка, которую надо было подписать, и бланк спонсорской поддержки лежали на пианино.

— Не понимаю, зачем тебе понадобилось всю ночь сидеть в домике на дереве.

— Там не домик на дереве. Там платформа. Мы будем сидеть в благотворительных целях!

Мама положила пустельгу на пианино и закурила.

— Говоришь, там будет Коричневая Сова?

— Мама, Коричневая Сова — начальник отряда брауни-гайдов, младшей дружины. У нас — вожатая.

— А кто у мальчиков? Аркела?

— Начальник отряда, мама. Он называется начальник отряда.

— Ну, не знаю. По-моему, это все так скучно!

— Мне нужно пойти туда, чтобы получить нашивку за робинзонаду.

— Давай договоримся. — Мама взяла с пианино справку и достала ручку из стакана, стоящего рядом с пустельгой.

— О чем?

— Обещай, что не будешь больше делать цыплят из старых носков, и я это подпишу!

— Договорились!

Мама подписала справку и заполнила чек.

— Вот, бери, — сказала она, помахивая листочком, чтобы высохли чернила. — Пятьдесят пенсов для начала.

Было холодно; Дороти подняла ворот куртки, которую Крис набросил ей на плечи, и потерла руки.

— Из чего тебе пришлось это смастерить? — спросил Крис, перебрасывая футбольный мяч с одной ноги на другую.

Дороти схватила мяч и спрятала за спину.

— Из папиных носков и куриных перьев. Ненавижу герлскаутов!

— Знаешь, — сказал он, — ты совсем не похожа на типичную девочку-скаута. — Он потянулся за мячом, прижав ее к багажнику отцовского «мерседеса».

— Неужели? — поддразнила она. — А какие они, типичные девочки-скауты?

— Не похожие на тебя, малышка. — Он неожиданно выхватил из ее рук мяч и скрылся в доме.

Восьми девочкам удалось получить разрешение участвовать в ночном бдении на дереве; сейчас все спали в спальных мешках. Миссис Эванс, рассказав им о том, как здесь безопасно, и предупредив, что, если они ощутят «зов природы», придется ждать до утра, храпела громче всех. Над головой Дороти, в сплетении голых ветвей, виднелся кусочек луны. На небе дрожали бледные звезды; потом они скрылись за облаками. Она слышала, как хихикают мальчишки на соседнем дереве.

Мистер Эйвери, начальник отряда, рявкнул, чтобы они заткнулись.

— Вы здесь не для развлечения! — заявил он. — Вы здесь для того, чтобы бодрствовать и набираться опыта.

На какое-то время стало тихо, но потом кто-то пустил газы, и соседнее дерево едва не обрушилось от дикого хохота. Дороти вгляделась в темноту внутри своего спального мешка и, наверное, в десятый раз убедилась в том, что батарейки в ее фонарике еще работают.

Крис предложил ей, как только все заснут, спуститься вниз. Он обещал показать ей озеро. Сказал, что там живет ушастая сова, которая по ночам летает низко над водой, выслеживая рыбу. Дороти знала, что никакой совы не будет; ушастые совы живут на берегу и рыбой не питаются. Зря она, что ли, столько времени изучала птиц, чтобы смастерить свою эмблему! Он обещал три раза просигналить фонариком, чтобы она знала, что пора спускаться, и нашла его.

Дороти уже засыпала, когда внизу, под сплетением сучьев, сверкнул луч фонарика. Она тихо спустилась по веревочной лестнице вниз, в темный лес.

Его рука тяжело опустилась ей на плечо; даже сквозь свитер чувствовалось, какая она теплая.

— Замерзла? — спросил он.

Она кивнула. Он скинул с себя кожаную куртку-бомбер и бережно накинул ей на плечи. Когда она застегнула «молнию», он приподнял ей пальцем подбородок. Глаза его были такими же красивыми, как на празднике, и она ощутила жар его губ. Она лежала на подстилке из перепревших листьев; в плечо ей впивался древесный корень. Он пробежал пальцами по ее ключице, запустил руку под свитер и спустил с плеча бретельку лифчика. Дороти старалась сосредоточиться на его губах, языке, который оказался очень настойчивым, и на равнодушных криках совы, летавшей над ними в прибрежных ивах. Вдруг что-то отвлекло ее внимание. В темной воде отражался кусочек луны. Звезды вдруг куда-то пропали. Дороти закрыла глаза и услышала, как позади них какой-то бойскаут мочится, подойдя к краю платформы.

У Бога большие руки. Когда мы умираем, мы попадаем в них. Девочки садятся на левую руку, а мальчики — на правую. Как на школьном собрании. Наверное, руки Бога большие, как кресла. Или даже больше — ведь бывает, что умирают толстяки с жирными задами.

А может, у него руки как у обычного взрослого, а мы сжимаемся в размерах и превращаемся в крошечных ангелов. Как фея Динь-Динь из «Питера Пэна». Или как моя кукла Барби.

Когда ты сидишь у Господа на руках, готовься рассказать все, что ты совершил в жизни плохого, а он запишет твои слова к себе в дневник. На дневнике замок — как на записной книжке Дороти. Если ты натворил очень много плохого, он переворачивает ладонь и бросает тебя в ад.