Девочка с камнем - [18]

— Комиссар, дай Пеке бумажку покурить.

Учительница с удивлением посмотрела на него.

— Кто пропустил тебя в село? — спросила она.

Пека не ответил.

Но чей-то голос, неожиданно раздавшийся сбоку, произнёс:

— Это я.

Учительница оглянулась. Рядом с ней, прислонившись к перилам крыльца, стоял мальчик Рамзэ, держа у ног ружьё.

— Это я пропустил его, — повторил он и поманил Пеку к себе.

Но Пека не тронулся с места.

Тогда Рамзэ показал ему бумагу и кисет с табаком.

Пека закивал головой.

— Комиссар, дай Пеке бумажку покурить, — повторил он и, вытянув руку с раскрытой ладонью, стал подниматься наверх.

Но едва только поднялся он на крыльцо, как Рамзэ отступил назад.

Пека сделал ещё три шага, жадно глядя на табак, и Рамзэ снова отступил.

Так они вошли в школу, и учительница шла за ними вслед.

Они свернули налево, где в пустой сторожке горела железная печь.

И тут Рамзэ дал Пеке покурить. Они стояли друг против друга, оба одного роста, и Рамзэ со вниманием смотрел прямо в лицо дурака. Потом он сказал:

— Посиди тут, Пека, погрейся, я принесу тебе чаю.

И Рамзэ вышел, заперев сторожку на ключ.

В коридоре учительница тихо окликнула его.

— Рамзэ! Рамзэ! — повторила она несколько раз.

Он вошёл с ней в пустой и холодный класс и поставил ружьё своё в угол.

— Рамзэ, — спросила она, — кто позволил тебе пропустить сюда Пеку?

— Я нарочно пропустил его сам.

— Но зачем тебе нужен Пека?

На это Рамзэ не ответил. Он помолчал, задумавшись немного, опустив глаза, и наконец сказал:

— Пеку никто не тронет. Он пройдёт повсюду.

— Но то ведь Пека, а не ты, — сказала учительница.

— Может быть, и я могу быть Пекой, — усмехнулся Рамзэ. — Посмотрите, разве я плохо это сделаю?

Он прошёлся взад и вперёд вдоль стены по комнате, и лицо его, бывшее за минуту до этого живым и умным, застыло, а тихий, но лишённый всякого смысла взгляд был обращён прямо на учительницу.

— Комиссар, — сказал он, — дай Пеке бумажку покурить.

Она в изумлении отступила.

— Рамзэ, — сказала она, — ты настоящий актёр. Как ты похож на Пеку!

— Тогда, — ответил довольный Рамзэ, — я могу пойти на разведку в Шамшу. Меня никто не узнает.

И он вышел из класса, не захватив с собой ружья.

Минут через десять он вернулся и стал, чуть согнувшись, в дверях.

Он был неузнаваем в высокой шапке Пеки и в свитке, порванной на спине и локтях. Ноги же его были обуты в лапти.

— Где же ты взял эту одежду, которую я видела на Пеке? — спросила учительница.

— Он уступил мне даже свои вериги, — ответил Рамзэ. — Он хоть и дурак, но понимает, что шинель моя сшита из доброго сукна и стоит гораздо дороже.

— Но ты замерзнёшь в этой рваной одежде! — сказала с тревогой учительница.

— А как же ходит в ней Пека? — спросил Рамзэ.

— Он ведь дурак.

— А Федя Слюнтяй?

— Он жулик.

— Так неужели же, — сказал Рамзэ с обидой, — я буду хуже дурака и жулика, когда белые надвигаются на нас! Ждите меня. Только не выпускайте Пеку из сторожки, пока я не вернусь.

И Рамзэ ушёл, позванивая веригами, висевшими на его шее.

Учительница проводила его. Зимний день подходил к концу, и тусклый вечер встретил их у края села.

Здесь Рамзэ попрощался и лицом повернулся к степи.

Она вся гудела от ветра, мелкий снег летел над самой дорогой.

Рамзэ двинулся вперёд. И сразу исчез, утонул, стал белым, словно туман. И учительница, глядевшая ему вслед, через мгновение ничего не увидела — только два раза мелькнула перед ней высокая шапка.

Уж полная мгла опустилась на дорогу и снег был хрупок и твёрд, а Рамзэ всё шёл, наклонив немного лицо. Он смотрел вперёд. И странно! То снежное поле вдруг становилось зелёным, то бледные звёзды вдруг близко зажигались перед ним.

Но Рамзэ знал, что это лишь обман, что нет на небе луны, от которой снег всегда блестит и зеленеет, и нет огней вблизи, и до Шамши далеко. А это только холодная ночь, идущая с ветром по степи.

Он пришёл в Шамшу под полночь. Двое часовых встретили Рамзэ у околицы. Они окликнули его. Но, приняв в темноте за Пеку, только слабо осветили его лицо фонарем.

— Вот Божий человек пришёл, — сказали они.

И Рамзэ увидел, что враги беспечны. Он склонил голову набок и, прижав язык к гортани, диким голосом попросил у них хлебца.

Они посмеялись над ним:

— Иди, иди, Пека, к своим просвирням. Федя Слюнтяй уже там. Он тебе хлебца подаст железной клюкой.

— Федя Слюнтяй! — сказал Рамзэ и плюнул, топнув ногой.

Часовые захохотали.

И Рамзэ, озираясь, вошёл в село.

Несмотря на поздний час, всадники скакали по улицам; перекликаясь, ржали кони; в избах горели огни.

Но Рамзэ никуда не вошёл, так как в самом деле боялся Феди больше, чем всех часовых: он один мог бы его узнать.

И Рамзэ стал, притаившись за крыльцом волостного правления.

Он стоял в снегу неподвижно много часов, которых совсем не считал. Ноги его онемели на морозе, и пальцы перестали двигаться. Он же только слушал и наконец услышал то, что ему хотелось узнать: бандиты выступают на рассвете.

Тогда Рамзэ ушёл. Он перелез через изгородь и вновь очутился на улице, где было по-прежнему людно. Скрипели возы у ворот, и меж возов толпились солдаты.

И, точно сквозь густую решётку, Рамзэ прошёл сквозь эту толпу врагов, замерзающий, в рваной одежде Пеки, в высокой шапке дурачка.