Девочка с бездомными глазами - [36]

Он постоял немного, постучал и затих, прижавшись к стене. Через минуту он постучал снова. Постоял ещё минут пятнадцать.

— Нет, что ли?

Устало и разочарованно, словно, его подвели, пообещали, а сами не пришли, Маринин медленно побрёл к машине, на ходу достал пачку сигарет и зажигалку, обернулся, посветив фонариком по диаметру, достал сигарету.

— Ждать или не ждать?

Он почти докурил, когда завибрировал телефон в кармане. На дисплее высветилась перекошенная гримасой рожица Высочина.

— Так ты отвечаешь на моё гостеприимство? Свалить решил, а посуду не помыл?

— Сейчас буду, — слегка рассмеялся Маринин, и неудача показалась не такой уж и неудачной, и он окончательно решил, что всё-таки надо подключать Вадика.

— Ты где вообще?

— Да, я тут…, — он закашлялся, и, отведя в сторону руку с телефоном, уткнулся в плечо.

— Чахлик, живой там?

— Живой пока, — чуть сиплым голосом отозвался Маринин.

— У Ритки что ли?

— Да, какая Ритка?

— А что тогда без меня?

— Ты был занят.

— Она свалила — правило у неё такое, на ночь не оставаться. И ты, давай, двигай.

— Ватрушек мне напеки.

— А хрен в тесте?

Повеселевший Маринин отключил телефон, и, положив руки на крышу машины, сделал длинную затяжку.

— Рита, Рита, Маргарита, — мысленно пропел до сих пор сомневающийся Маринин, несмотря на сведения, добытые сестрой Высочина. Но опять-таки, ею добытые, но переданные через Вадика, который запросто мог их изменить на своё усмотрение.

Неприятный шорох, осторожный или случайный, заставил резко обернуться.

Он быстро осмотрелся, обводя вокруг себя фонарём «защитное поле», но ничего не разглядел. Постыдное ощущение страха, какой-то пугливости и беспомощности, вдруг сменилось злостью, и даже обидой за самого себя.

— А ну вас всех на хрен…! — он швырнул сигарету в темноту, и, нащупав ручку дверцы, охотно потянул её на себя.

Вдруг странная мысль всё прервала.

— Неужели так быстро?

Нашли его тоже быстро. Отличился участковый, живший на той самой соседней улице, и ходивший на работу через аллейку.

— Горло перерезали, — виновато и будто извиняясь, сообщил эксперт-криминалист, отвернувшись от когда-то смуглого лица.

— Вижу, — рыкнул Высочин и отошёл в сторону, дав указания объявить в розыск седан и проверить телефон Маринина, и, наорав на всех сразу, когда сообщили, что телефона нет. Подбирать синонимы в такие моменты он не умел, поэтому получилось грубо, но не обидно. Закурил.

— Сука, Саныч, сука! Дурак! Какой дурак! Какого х…, твою мать, ты сюда попёрся? Умник, сука! — мысленно ругал он уже закоченелое тело человека, которого считал своим другом.

Прибыло высокое начальство и замначальство. Посмотрели, поджав губки, раздали ЦУ. Участковый сообщил, что в бараке жил какой-то мужик, но тихий, проблем с ним не было — уходил куда-то, как кочевник, возвращался, но в остальном, всё спокойно. Жильца этого, естественно, не обнаружили, но участковый заверил, что данными на него располагает. Однако в дальнейшем это не подтвердилось.

Глава сороковая

Анька медленнее обычного, несмело и осторожно, словно боясь, что её прогонят, подошла к зданию полиции. Было построение личного состава, и на неё посмотрели. Она без малейшей эмоции отвернулась и вошла в здание.

В дежурной части находились трое. Они тихо разговаривали, а, увидев Аньку, почему-то замолчали. Она не смотрела на них вовсе, потому что из-за турникета увидела на столе у лестницы фотографию Маринина в деревянной раме и две розы в стеклянной вазе. Она постояла меньше минуты и вышла на улицу. Минуя относительно стройную шеренгу, она прошла вдоль стены и, перепрыгивая через небольшие ямки, спустилась на тротуар.

Она выглядела спокойной и даже равнодушной. Столкнувшись с женщиной, с которой не сразу получилось разойтись, слегка засмеялась. Прытко, словно спеша на важную встречу, перебежала дорогу, обгоняя на зебре пешеходов.

Возле Культпросветучилища стайками кучковались студенты. Анька кому-то махнула рукой, подбежала к компании из двух девушек и парня с гитарой, стрельнула сигаретку и, крутанувшись, почти покружившись, побежала к соседнему зданию, стоящему перпендикулярно учебному корпусу.

Она также резво заскочила на крыльцо, перескакивая через ступеньку, и вбежала в общежитие.

— Сигарету! — скомандовал голос горластой вахтёрши.

Анька высунулась на улицу и запулила сигарету в урну.

Предъявив вахтёрше пустые руки, опять, зачем-то, покружилась, и, взяв со стойки ключ с номерком комнаты, побежала вверх по лестнице, так же перескакивая ступеньку.

Быстро пробежав четыре этажа, расстегивая на ходу длинную молнию на пуховике, она открыла дверь в трёхместную комнату. Бросила ключ, пуховик и шапку на кровать, аккуратно застеленную голубым покрывалом, и через три шага она уже открыла створку пластикового окна, и, поставив колено на подоконник, и взявшись рукой за раму, подтянула себя вверх, и сделала то, чего никогда не могла понять.

— Твою же ж… мать! — Высочин помотал несвежей щетиной и посмотрел, на беспокойно столпившихся студентов и преподавателей, усталым и последние несколько дней вопросительным, воспалённым взглядом.

Анька застыла в ломаной позе между двух «спящих» клумб, по которым круглый год срезали путь студенты, натоптав народные тропы в направлении продуктового магазина и учебного корпуса.