Девочка из Франции - [42]

— Двое писали?

— Похоже, что двое, почерки разные. Через день-другой выяснится, кто они, и тогда… Право, Йожи, я уж и не знаю, что тогда с ними делать… Выставить их? Но какая же это помощь? Останутся без куска хлеба, без руководства… А если на фабрике оставить — чего доброго, и других отравят.

— Очень уж мрачно ты на это смотришь, Вильма! Ну, затесались два выродка… Так ведь это на целую армию — сама говоришь, у тебя девятьсот человек. Не принимай ты этого так близко к сердцу…

И как раз тут прибежал Дюла Дэржи; он ворвался с шумом и несвойственной ему торопливостью, словно принес какую-то важную новость. Вильма пошла было на кухню приготовить кофе, но Дюла Дэржи загородил ей дорогу:

— Кофе подождет! А вот что вы скажете, Вильма, если завтра мы уедем в Комло!

И он с улыбкой окинул всех победоносным взглядом.

— А как Йожи? — спросила Вильма.

— И он тоже, со мною вместе. Есть отношение из министерства. Я до тех пор торопил их, пока все не сделали. Раз уж, думаю, завтра кончается мой отпуск, так лучше нам вдвоем ехать. А Жанетта в надежных руках останется…

Йожеф Рошта все время мучительно думал, как сказать дочке о своем отъезде. Наконец взглянул на Жанетту, притихшую на диване, и замер от удивления: девочка, несомненно, знает, о чем идет речь, она поняла слова Дюлы Дэржи… она плачет!

Двумя большущими шагами он пересек комнату, по пути наткнулся на кресло и, зацепившись пуговицей за вязаную скатерть, едва не стянул ее со стола вместе с пепельницами. Склонившись над девочкой, он обхватил ладонями маленькое измученное личико, гладил волосы, плечи дочери, шептал ей на ухо:

— Родная, маленькая моя дочурка, не принимай это так близко к сердцу! Мы же не навсегда расстанемся!.. К осени я получу квартиру и заберу тебя к себе. А до тех пор ты будешь учиться, будешь умницей… Обещай мне это, моя маленькая, не огорчай своего папу…

Они остались в комнате одни. Из кухни глухо доносились голоса, звяканье посуды. Лицо Жанетты было неподвижно, только из глаз быстро, одна за другой, катились слезы.

— И ты полюбишь тетю Вильму… Ну, что бы ты делала там, в Комло? Ведь я… что же я могу? И потом, мне ведь работать нужно, зарабатывать… и стране нашей помогать надо. Ведь я только ради этого и жил до сих пор… Но что я говорю? Когда-нибудь ты поймешь это, и скоро поймешь. Не бойся, Жанетта, не бойся будущего! Все пойдет хорошо… Мы будем счастливы, вот увидишь… — И он шепнул по-венгерски: — Meglàtod, kedvesem![15]

«Kedvesem»… Жанетта тихонько плакала, а в ушах у нее звучало странное слово, быть может, первое в жизни венгерское слово, услышанное ею в Трепарвиле. Ей вспомнилось, как мама вяжет, примостившись на бабушкиной кровати, а рядом с нею сидит папа и учит ее: «Йожеф Рошта… kedvesem». Образ мамы бледнеет, стирается в памяти, и все дальше отходит то, что связано с ним — серый дом, поселок, маленькие приятели, — но тоска живет и гложет все сильнее. С ужасом сознавала Жанетта свою беспомощность перед лицом событий: завтра она пойдет в школу, а папа уедет. Еще так недавно на душе было легко, и легким было тело, а сейчас ее точно связали веревкой и какая-то безыменная сила тащит ее по своему произволу неизвестно куда.

— Я и дома могла бы остаться с бабушкой, — пробормотала она, задыхаясь от слез. — Вы говорили, папа, что мы будем вместе. Нарочно так говорили… я знала, что вы меня обманете! — Диким, каким-то отчаянным движением она откинула голову, сжала в кулаки свои тонкие ручонки, на шее вздулись вены. — Я хочу домой! — пронзительно крикнула она. — Отправьте меня домой! Зачем вы меня обманули!

Вошла Вильма с кофейником в руке, повернула выключатель и даже не взглянула на Жанетту, заморгавшую от неожиданно вспыхнувшего света. Позади Вильмы появилось испуганное лицо Дюлы Дэржи с детски изумленными голубыми глазами.

— Йожи, убери со стола все лишнее! — сказала Вильма.

Услышав ее рассудительный голос, отец и дочь притихли. Йожеф Рошта снял со стола пепельницы и безделушки, и Вильма налила всем кофе. Жанетта, не сказав ни слова, вышла; с силой захлопнулась дверь в комнатушке. Йожеф пошел было следом за дочерью, но Вильма удержала его:

— Ну и умница же ты, Йожи! Оставь ее, пусть выплачется. В такие минуты лучше одной побыть. — И она обратилась к Дюле Дэржи: — Итак, когда же вы отправляетесь? Ведь мне еще надо собрать Йожи. Не могу же я его так отпустить!

А в это время Жанетта, захлебываясь слезами, лежала на кровати. Потом с неожиданной решимостью вскочила, нашла в кармане отцовского пиджака, висевшего на стуле, тоненькую, почти совсем исписанную тетрадку и вырвала из нее два листка. С лихорадочной быстротой начала она писать, и слезы, иссякшие ненадолго, с первым же написанным словом закапали снова.

«Дорогая бабушка, я здесь только и знаю, что все время плачу, а дома со мной этого не бывало, вы же знаете. Да и не от чего мне было плакать. А с тех пор как я уехала, у меня очень болит сердце — наверняка я умру. Завтра я иду в школу, учительницы здесь все отвратительные, и девочки тоже. Одна меня червяком назвала… ну, да я за это отплачу ей! А папа завтра уезжает, хотя и обещал дома, что не расстанется со мной. Здесь все только чужие, и я никого не люблю. Только вас, бабушка, люблю и еще Мари. Если вы увидите Розу Прюнье, передайте и ей мой сердечный привет. Дорогая бабушка, пожалуйста, возьмите меня домой отсюда, потому что я столько плачу, что, наверно, умру, как и мама умерла. И еще есть здесь такая тетя Вильма, я сейчас у нее живу, но она мне совсем не нравится. Пожалуйста, пишите мне, бабушка, потому что здесь никто не знает французского, а теперь и папа уезжает.