Девочка-Царцаха - [30]

Еще в конце января, когда вокруг Булг-Айсты бесновались метели, Василий Захарович начал готовиться к поступлению в лесной техникум. Это решение он принял под влиянием Елены Васильевны, мнение которой считал высшим авторитетом. Начав заниматься, он сразу же столкнулся с большими затруднениями: математика и физика ему не давались, он признался в этом Елене Васильевне, она предложила ему помочь.

Так началась их дружба.

В тот день, когда Ксения выехала на обследование в Угатаевский улус, Елена Васильевна дольше обычного задержалась в конторе, и Василий Захарович пошел ее искать. Они встретились у входа, и не было ничего удивительного в том, что решили немного погулять по роще. Вечер выдался на редкость теплый. Не было удивительным и то, что, перепрыгнув через ерик, Василий Захарович протянул Елене Васильевне руку, ведь она могла бы оступиться и замочить ноги. Но, прыгнув, Елена Васильевна вдруг очутилась в объятиях Василия Захаровича, который ее поцеловал. Впоследствии он признался, что сам удивился, откуда у него появилась такая смелость. Вторично они поцеловались, договорившись об этом глазами, а потом, обнявшись, гуляли по роще до полных сумерек.

В тот вечер занятия алгеброй не продвинулись ни на шаг, а наутро, уходя на работу, Елена Васильевна впервые забыла зачеркнуть в своем календаре прошедший день. Булг-Айста стала для нее терпимей.

— Ты кончишь техникум, и мы с тобой уедем в Москву или в какой-нибудь другой, обязательно большой город, хорошо?

Василий Захарович был согласен.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ксения чуть не чертыхнулась, усаживаясь в автобусе, отправлявшемся в Астрахань: против нее сидел Кулаков.

— Как! И вы едете! Какое приятное совпадение!—радостно удивился он и сел рядом.

Ксения заставила себя улыбнуться как можно любезнее. «Совпадать» предстояло не так уж долго, всего семьдесят верст, да и народ кругом... Потерпеть можно.

— Ну как? Составили отчет?— спросил Кулаков.

— Составила... — она не без опаски взглянула на него и разом съежилась: Кулаков опять до отвращения ласково смотрел на нее и порывался что-то шепнуть.

Ксения с преувеличенным интересом начала разглядывать пассажиров, сидевших сзади, а когда наконец автобус, переваливаясь и подпрыгивая, выехал за околицу, прильнула к окну.

— Значит, и вы по ликбезу... И что же, идет дело?—сказал какой-то бас.

— Помаленьку. Не все еще аккуратно посещают. Некоторых почти волоком на занятия таскать приходится,— отозвался довольно приятный тенорок.

— Ничего удивительного... Так я и думал... По правде говоря, пользы от вашего ликбеза ни на грош! Не любит учиться калмык. Ленив от природы. Ему бы в кибитке лежать, табак жевать да поплевывать, на жену покрикивать и в гости ездить. На что ему ликбез! На что ему советская власть! Одно беспокойство: всюду нос сует, женщин в школы посылает, даже их людьми считает! Вон такие герои, как Озун, у них и пользуются успехом.

Ксения искоса взглянула на говорящих. Тенорок ей был знаком—сельский библиотекарь, худощавый, большеглазый молодой человек, а этого толстоносого, с маленькими глазками она не встречала.

Библиотекарь отмахнулся и слегка нахмурил брови:

— Полно вам! Что вы говорите!

-— Правду-матку говорю! Вижу, вижу, что не нравится: идею вашу царапаю такими словами... А вот, объясните-ка, если вы такой энтузиаст, почему у -них этот самый Озун до сих пор в степи держится? Шутка сказать! Уже скоро десять лет, как советская власть торжествует, а он жив-здоров! Кто его кормит? Мы с вами? Ваши ученики ему помогают, которых вы волоком на ликбез таскаете. Понятно?

— Ну, знаете...— голос библиотекаря прерывался, лицо его покрылось красными пятнами.— Всякое новое мероприятие связано с трудностями. Я, пожалуй, согласен с тем, что расшевелить калмыка труднее, чем русского, но это законно. Характер народа вырабатывается веками. Кочевник... скотовод... буддист... Созерцательное отношение к жизни... И Озуном тоже вы зря козыряете. Дни его сочтены. Не народ ему помогает, а феодальная верхушка— богатеи и их прихлебатели. Немало в степи их еще осталось. А бедняки, как ни говори, к советской власти тянутся. Но пережитки мы одолеем. Я твердо уверен, что калмыки станут передовой нацией.

— Нацией? Да откуда вы взяли, что калмыки — нация? Само-то слово «калмык» что обозначает? Отделившийся, отставший... Не калмыки это, а ойраты!²⁰ Не нация, а группа ойратов! Если по-вашему рассуждать, у нас каждую область можно нацией сделать...

— Ладно, ладно уж вам, раскричались,—пробурчал бас.

— А вы книжку Сталина «Марксизм и национальный вопрос» читали?—осторожно спросил библиотекарь.— Там у него куда как хорошо растолковано, что такое нация и что такое народность. У меня в библиотеке есть она...

— Листал я ее, ну и что ж? Где эти четыре признака нации у калмыков? Ну, территория своя, скажем, у них есть. Язык тоже есть — его ни бурят, ни ойрат теперешний не поймет. Ну а экономика и культура где? Сусликов едят, никогда не умываются — вот вам и экономика, и культура. Как там ни доказывай, не нация это!

В автобусе поднялся шум: все вдруг заспорили о калмыках, и толстоносому гражданину досталось здорово. Одни кричали, что. ему жалко территории и он готов калмыков обратно в Азию отправить; другие расстраивались из-за сусликов: когда человеку есть нечего, он может и суслика съесть и никакого позора в этом нет...