Девочка-Царцаха - [32]

Верблюд был явно недоволен. Ему помешали валяться в золе, и он скрипел, как немазаное колесо, поводя по сторонам красивыми черными глазами.

И снова Ксения ехала долго-долго.

Расплачиваясь с почтарем в юзгинзаховском сельсовете, она сказала секретарю:

— У этого ямщика сильно болеют жена и ребенок. Скажите ему, чтобы он скорее отвез их к доктору.

— Он говорит, что не может оставить кибитку без присмотра, жена должна быть дома,— объяснил секретарь, переговорив с ямщиком.

— Лжет,— возразила Ксения.— Я видела у него в кибитке мальчика лет пятнадцати, да и кибитку его никто не возьмет. Скажите ему что-нибудь пострашнее, напугайте его как-нибудь... Скажите хотя бы, что если он не обратится к доктору, у его жены и ребенка провалятся носы, а потом они обязательно заразят и его...

Секретарь снова принялся толковать с ямщиком.

— Кажется, уговорил,— сказал он наконец.— Обещает завтра утром отвезти их в Давсту. Я про нос ему сказал...

— Правда?— Ксения дернула почтаря за бешмет.— Обещаешь?

Он закивал.

— Ну, смотри... Я поеду обратно — проверю!

Через двое суток Ксения возвращалась в Давсту. Приближаясь к урочищу Газала, она обогнала пешехода. Еще издали она обратила внимание на него: он шел медленно с маленьким узелком, часто оглядывался и отошел в сторону, чтобы пропустить подводу... Поравнявшись с ним, Ксения заметила, что он хочет что-то ей сказать...

— Остановись, ямщик!—Она повернулась и помахала пешеходу. Он тотчас подбежал к ней.

— Вот спасибо, гражданочка.— Тяжело дыша, он уселся на подводу и, сняв фуражку, стал обмахиваться.— Очень и очень вам благодарен.

Это был высокий и очень полный мужчина в не совсем чистом сером костюме. На его покрытом красным загаром лице сильно выделялись небольшие светло-голубые глаза с необычайно кротким детским выражением. Щеки его были покрыты рыжеватой щетиной, такие же рыжеватые волосы были зачесаны назад.

— Вам далеко?— спросила Ксения.

Он ответил не сразу:

— Да, далеко... А вы куда?

— Пока в Давсту...

— Вот и мне туда же, так оказать.

Ксения предложила ему папиросу.

— Откуда вы идете?

Он жадно закурил.

— Из Юзгинзаха.

— А почему пешком?

— Откровенно сказать...— он немного замялся,— денег нет. Они подъехали к кибитке газалинского почтаря.

— К доктору ездил?— спросила Ксения хозяина.

— Толмач нет,— ответил он, не сморгнув.

— Врешь, что толмача нет. Помнишь Юзгинзах? Я сказала тебе—жену и ребенка нужно отвезти к доктору. Ты обещал... Где она?— Ксения заглянула в кибитку. Женщина встретила ее смущенной улыбкой и показала на мужа так, что Ксения без слов поняла: «Это не я, а он меня не пускает».

— Время нет,— крикнул почтарь, уже запрягавший лошадь.

Ксения рассердилась:

— Для такого случая ты и лошадь через пять минут поймал. Так слушай —жена и ребенок сядут и поедут вместе с нами. Понял? Давай, давай!—она снова подошла к кибитке и крикнула с порота: — Собирай ребенка и всякий хурда-мурда, айда с нами в Давсту! Я жду!—она вернулась и села на телегу, где уже сидел ее попутчик.— Вот безобразие! Не хочет ехать к доктору, а они скоро сгниют!

Почтарь уселся на телегу и тронул вожжи.

— Постой!—Ксения взяла его за плечо.— Где жена? Сейчас же давай сюда жену!

— Какой твой дело?— вдруг разозлился почтарь.— Твой дело царцаха на степь искать... Зачем тебе жена?

— A-а! Толмач сразу появился? Я тебе приказываю, понимаешь, приказываю! Давай сюда жену и ребенка, а если ты меня не послушаешь, я на тебя...— Ксения вырвала из блокнота листок. — Я сейчас на тебя протокол составлять буду... А насчет того, что мне дела нет — тоже врешь! Мне до всего есть дело, если я приехала помогать калмыкам из феодализма в социализм прыгать! Ну же, говорю! Шулухар, шулухар!

— Очень плохой ты человек,— сказал Ксенин попутчик.— Слышишь, тебе приказывают, значит исполнять нужно. Это начальник, очень большой начальник... А не сделаешь добром, мы силой твою жену возьмем и посадим,— И он, как бы между прочим, засучил рукава, обнажив внушительные мускулы.

Почтарь в замешательстве пошлепал губами, а потом прошипел какое-то ругательство и побежал звать жену.

В Давсте он хотел ссадить Ксению около исполкома.

— Нет, дружок. Больницу давай. Я тебе больше не верю!

Пока Ксения разыскивала врача, попутчик ее исчез.

И вот она снова перед давстинским председателем. Она показывает ему засохшую саранчу и пробирки с кубышками, опа требует рабочих и транспортные средства для борьбы — не сейчас, нет, она приедет сюда через месяц. И все это ей нужно только на один месяц.

— Ты на степи был?—спрашивает председатель.— Ты все видал? Много у меня народа на степи? Аймаков у меня много? А воду ты часто видал, когда ехал? Худуг у нас много? Быков, овец и коров сколько у нас? Никакой борьба я тебе делать не могу. Вот мой слово!

— Ну, хорошо. Вам виднее,— тяжело вздыхая, отвечает Ксения.— Только вы мне про это напишите по-русски. Ведь мне не поверят, скажут, может быть, я у вас не была или плохо с вами

говорила, не объяснила. На Шарголе весь народ согласился, а вы — никак.

— Написать можно. На Шарголе жизнь лучше: худуг много, быков много. Наш улус очень бедный, ничего не сделаешь.

Председатель позвал мальчика лет четырнадцати и начал диктовать ему письмо, подписал его и, поплевав па печать, заверил отказ от противосаранчовой работы.