Девочка-Царцаха - [29]

Оказалось, у нее озноб, жар и испарина. Камень спал с души Эрле, и он повеселел.

— Да это, наверное, малярия. Дайте ей хины, и дело с концом,— сказал Эрле.— У меня, помнится, где-то дома есть! Подождите!

Дома у Эрле все еще был ералаш, и он шарил довольно долго, пока нашел хину в коробке с цветочными семенами. Укладывая семена обратно, он обратил внимание на синий сверток, лежащий на столе.

Это был его бумажник. Эрле задумался, как он мог здесь оказаться. Если бы он положил здесь бумажник сам, то чего ради ему понадобилось завертывать его в бумагу? Он повертел эту бумагу и установил, что это обложка тетради ученика харгункиновской школы Мучкаева...

Ксения объявила, что как только напоит хиной свою гостью, пойдет в рощу отсыпаться, а Елена Васильевна собралась на парники. Эрле посидел еще часок в конторе в глубокой задумчивости и, сказав два раза кому-то в пространство «нехорошо», пошел во флигель.

На крылечке сидела Паша с букварем.

— Ты одна дома?—спросил Эрле, проходя в коридор. Паша кивнула.

Эрле зашел в комнату Ксении и приблизился к кровати.

— Здравствуйте, Капитолина Семеновна. Как вы себя чувствуете?

Она вздрогнула. Удивленно и чуть виновато глядя, ответила:

— Теперь мне лучше.

Эрле несколько секунд разглядывал носки своих сапог.

— Я пришел извиниться перед вами, Капитолина Семеновна. Вероятно, вчера я был непозволительно груб... И... это вы мне доставили бумажник?

— Да,— чуть слышно ответила она.

— Я вам очень благодарен. Не могу ли я быть вам полезен? Она покачала головой.

—Когда вы думаете ехать домой? У вас еще много дел в Булг-Айсте?

— Я уехала бы сегодня, если бы были лошади.

— Ну сегодня после малярийного приступа вряд ли. Хорошо, если вы сможете встать к концу дня, а завтра... Я мог бы вам предоставить подводу прямо до места. Если сможете, сегодня или завтра утром зайдите в контору, чтобы окончательно договориться.

— Спасибо.

— Поправляйтесь же. И еще раз прошу извинить меня.

Капитолина ушла от Ксении к вечеру, поблагодарив ее несколько раз за приют и извинившись за причиненное беспокойство. Вид у нее был такой свежий, словно она не болела.

В шесть часов вечера Елена Васильевна встретилась с Капитолиной около конторы. В восемь часов вечера Василий Захарович видел ее с Эрле на дороге в село.

На другое утро Эрле приказал конюху к десяти утра подать к конторе пролетку.

В одиннадцать утра он велел распрягать лошадь.

Погода становилась с каждым днем лучше, и Ксения то бродила по роще, где буйно распускалась листва, то изучала тропки и дороги в ставке и в селе. Но насладиться отдыхом в полной мере ей не удалось: куда бы она ни шла, навстречу обязательно попадался Кулаков. Он три дня слонялся без дела в ожидании автобуса, чтобы ехать в центр. Встречи эти были бы безразличны Ксении, если бы Кулаков не задерживал ее и не пускался в разговоры...

— Как мне нравится ваше платье! И разрешите, между прочим, снять пушинку... О чем задумались?

— О саранче.

— Не может быть!— с лукавой улыбкой восклицал он.— А я вот о сердечном... А как у вас, между прочим...— он указывал на грудь,— занято?

— Занято,— серьезно отвечала Ксения, с трудом сдерживая отвращение, возникавшее от его сладкого тона и от заглядывания в глаза.

— Кем же? Разрешите поинтересоваться, между прочим...

— Я же сказала — саранчой.

— Ах, хитрая! Знаем мы саранчу! Прикидывается! Саранча ваша, наверное, о двух ногах,— игриво грозил пальцем Кулаков, расправляя складки гимнастерки, приосанивался и заявлял:— Разрешите проводить до дому?

— Если не лень в такую жару — провожайте.

— Вот бы женку, как вы,— боевую! Вместе по степям разъезжали бы, между прочим,— вздохнул Кулаков на другой день, провожая Ксению в четвертый раз.

— Так у вас есть женка... Что ж вы не привезли?—зевая, ответила она.

— Так то — городская, а здесь бы боевую...

«За кого он меня принимает»,— подумала Ксения, а вслух сказала:

— Какая хорошая установилась погода.

— Очень даже,—согласился Кулаков.— И не выйдете ли вы вечерком подышать свежим воздухом?

— К сожалению, не придется. Нужно еще писать отчет по обследованию.

— Ну плюньте на отчет!

— Никак невозможно. До свиданья.

—А я вас все-таки буду ждать,— сказал Кулаков упрямо и значительно.

И оба сдержали свои обещания: Ксения сидела дома, а Кулаков часа два прогуливался около флигеля, останавливался против ее окна, которое пришлось завесить газетой, и легонько стучал по стеклу.

На следующий день Ксения пряталась от него в саду у Эрле и на питомнике, а вечером Кулаков опять стучал в окно и напугал своим видом возвращавшуюся домой Елену Васильевну.

— Около вашего окна кто-то стоит с револьвером!—сообщила она, постучавшись к Ксении и еле переводя дух.

— Пусть постоит,—спокойно ответила Ксения,—а я собираюсь к вам.

— Но вы знаете его?

— Откуда же мне знать? Мало ли кто здесь шатается.

Ксения не хотела портить отношения с Кулаковым.

«Вполне можно обойтись без шума,— думала она,—скоро он уедет, и его ухаживания прекратятся сами собой, а если мы и встретимся еще в степи, у него будет много дел».

Кулаков же досадовал. Собою он был недурен, нестар, статен, молодцеват, и его внимание польстило бы многим.