Девочка-Царцаха - [27]

— Какие же вам нравятся сочетания?

— Вот, например, красное с лиловым. У меня было лиловое платье с красным воротничком.

—Да,—сказала Ксения,—У вас, я вижу, очень хороший вкус. А Нимгира вы знаете?— Она еле сдерживала смех.— Вот самородок!

Тут Капитолина не могла сдержаться.

— Вот уж сказали!—воскликнула она,— И что вы в нем нашли? Обыкновенный калмык, к тому же неотесанный, нахальный грубиян!

— Нимгир грубиян и нахал? В первый раз слышу! Мне он нравится.

— Это потому, что вы совсем неженственная... Сегодня будет очень жарко,— Капитолина хотела переменить тему и с притворным стоном взялась за ногу.

— Да, я неженственная,— согласилась Ксения.— И я не люблю женственных: женственные визжат, как поросята, пугаются всяких пустяков и вообще думают, что визгом и трусливостью можно приманить кавалеров, о которых они только и думают.

—Вы, наверное, комсомолка,— сказала Капитолина.

— Пока еще нет. А что, похожа?

— Очень даже! Но почему вы не комсомолка?

— Мне еще не предлагали вступить.

— Ха-ха-ха! Да разве это предлагают? Все подают туда заявление сами.

— Ну не все. Подают туда сами заявления те, кто считает, что они передовые. А я такой себя не считаю. Да и как самой себя оценивать? Надо, чтобы это сделали другие.

— Долгонько вам придется ждать,—усмехнулась Капитолина.

— Ну что ж! Разве это обязательно? Ведь от того, что у меня не будет комсомольского билета, я не стану хуже, чем я есть. Но я очень рада, что именно вы приняли меня за комсомолку. А вы не комсомолка, сразу можно сказать. Ну просто ни капельки на комсомолку не похожи!

— Я и не собираюсь походить.

Капитолина искоса разглядывала Ксению. Положительно не нравилась ей эта девчонка.

«Не менее нахальная, чем Нимгир... И в глазах у нес такие же нахальные искры, как у него»,—думала она.

— А где вы устроились на квартиру?

— У Эрле.

Капитолина оживилась:

— Вам нравится Эрле?

— На мой дурной вкус — очень веселый, симпатичный и неглупый человек.

— Зачем же дурной вкус? Вы обиделись? У вас дурной вкус только в отношении одежды, а вообще он не дурной,— поспешила оправдаться Капитолина.

— Что вы! Я совсем не обидчива,— засмеялась Ксения.— Друзьям моим и в голову не придет обижать меня. Если они захотят меня поправить, то о самом страшном из моих недостатков скажут так, что обидеться невозможно. На тех же, кто хочет меня обидеть, я попросту не обращаю внимания.

Расстались они у флигеля. Капитолина, не поблагодарив и не простившись с Ксенией и забыв, что у нее «больная» нога, резво пошла в село, а Ксения направилась в контору, рассчитывая застать там Эрле, обещавшего выделить ей комнату.

Елена Васильевна возвращалась к себе и намеревалась проводить Ксению в комнату для приезжих.

—Нет, я сам. Мне вообще туда нужно,—возразил Эрле. Он сообразил, что Ксения может сообщить ему что-нибудь о Клавдии, но не хотел говорить при свидетелях. Пройдя с ней десяток шагов, он как бы между прочим, спросил:

—Как там поживает Клавдия Сергеевна?

—Хорошо. В тот день, когда мы с вами расстались у зимовки, она беспокоилась, не случилось ли с вами что-нибудь. Потом участковый милиционер рассказал, что вас видели в Харгункинах, и я удостоверила, что вы живы и здоровы. А вы до сих пор у нее не были? Ай, какой стыд!

Эрле пробормотал что-то неопределенное.

— У меня, кстати, есть для вас посылочка...

Эрле отпер комнату для приезжих.

—А на чем я буду спать?— разочарованно протянула Ксения, увидев одни голые стены.

—Вот уж, право, не знаю. У нас все гости спали на полу, но ведь жили они по два-три дня. Пойдемте на склад. Может быть, там и найдется что-нибудь подходящее.

На окладе оказалась толстая широкая доска и старая пустая бочка, вся затканная паутиной. Эрле разрешил их взять и даже помог донести доску до флигеля.

—Ну вот, как-нибудь устроитесь. Вместо ножек для кровати возьмите около сарая чурбаки, а потом сходите к конюху—у него есть новые мешки, в них наберите сена. Я его сейчас предупрежу. А теперь давайте посылку. Значит, Клавдия Сергеевна сердится на меня?

— Про это она мне не говорила, но я думаю, что сердится, потому что каждый рассердился бы... Как это — о человеке беспокоятся, а он и в ус не дует! Обязательно съездите к ней!

—Да, я собираюсь. А что здесь?— спросил Эрле, взяв сверточек.

—Вот уж не знаю. Клавдия Сергеевна сказала «в собственные руки».

Когда Эрле ушел, Ксения принялась за устройство своего жилища: положила доску на чурбаки, на доску—мешок с сеном и прикрыла его палаткой и одеялом военного образца. Над кроватью она повесила карту области, компас и сумку. Изгнав из бочки пауков, она поставила ее вверх дном и покрыла плотной гербарной бумагой, отчего бочка сразу приобрела «благородный»

облик; фонарь «летучая мышь», походная чернильница и несколько брошюр создавали иллюзию письменного стола.

Старый, видавший виды баул Ксения поставила на ребро, превратив его в стул, а два ящика с казенным имуществом убрала в дальний угол и тоже задрапировала бумагой.

Дверь тихонько приоткрылась, и как нельзя кстати появилась Паша с огромным полынным веником...

После всех трудов Ксения отправилась в село обедать, а на обратном пути купила букварь и тетради. Заманив Пашу в рощу, она дала ей первый урок грамоты. Здесь они торжественно договорились, что это будет их тайной до тех пор, пока Паша не научится читать и писать. А потом Паша так удивит родителей, что они пошлют ее осенью в школу.