Девки - [9]

Глаза ее засветились. От зависти к Маше дух спирало.

— Слышно, с певчими Марюху венчать будут. А жениху кремовую рубаху шьют на машинке и нитками кремовыми... У всех интерес большой, какое платье Марюха оденет. Шелковое с воланами или сатиновое с отливом. А уж вина будет на свадьбе — море разливанное... Канашев не поскупится... Ах, хоть бы денек в таком приволье пожить. Каждый день — пироги.

Федор встал, повернувшись к Наташке спиной, по-видимому, надумал уходить. Постоял в раздумье, будто хотел что-то промолвить, но только отошел к приступку, ища глазами шапку.

— Смотрины по-старинному справляли, — продолжала говорить Наташка. — Дядя Егор ведь какой? Родни набрал — страх. Все наряжены... Марюха в кубовом[25] была. Сперва по избе велели ей пройти, нет ли какого изъяну в ногах. А тут сваха вид подала, будто незаметно булавку уронила на пол, и невесте велено было поднять ее, — это проба глаз — вострые ли. Вертели, вертели всю, все-таки нашли вполне справной.

— Вроде как лошадь покупали. В зубы дядя Егор не глядел ей? — спросил Федор со злобой.

— В зубы дядя Егор не глядел. Всего и было, что руками по плечу похлопали, дескать, подходящая мне девка, только кость не больно широка у ней. Знамо дело, с ихним товаром управляться — надо бы поширьше.

Федор вышел в сени, поманив Паруньку. Та вышла за ним.

— Сходи к ней... До зарезу нужно.

— Была. Всем сердцем к тебе. Но на попят не пустится.

— Отец ее — старого покроя человек, понять должна...

— Поняла она. Не в том сила. По тебе, Ванька-фофан. И я так скажу. А, к примеру, Наташке лучше Ваньки нет жениха на свете. Вот и Бадьин Василий... Он Канашевых за первейших людей почитает... Ванька для него тебя умней и краше в тысячу раз... В мошне дело. Уж я Машу уговаривала, уговаривала... Нет. Старая закваска в ней сильна. На смерть пойдет, а отцу не поперечит...

— Ну скажи ей, чтобы в последний раз в Дунькин овражек пришла вечером...

— Не решится...

— Ну, в малинник... У плетня... На одну минуту. Никто не увидит...

— Ладно. Так и быть, скажу.

Федор направился к дому оврагом. На сердце отстаивалась неисчерпаемая тоска, сокрушенно путались мысли. Следовало бы наведаться в волость, там предстояло неотложное совещание о расширении кооперативной сети, но было не до того.

Прямиком на Федора, шаркая ногами и вздымая снежную пыль, катился с горы длинноногий парень в отрепье. Катился он на самодельных салазках и зычно кричал, поматывал головой. Этими криками отвлек Федора от тяжелых раздумий — и тут же ткнулся с размаху в сугроб, вскочил и отдал Федору честь, приставив руку к растрепанным волосам: шапка валялась в снегу.

— К пустой голове руку не прикладывают, — сказал Федор, смеясь. — Чем сумеешь порадовать, господин сочинитель?

Парень, с миловидным взглядом и прозрачно-розовым лицом, не в меру старательно достал из кармана сплошь исписанный, замусоленный листок курительной бумаги и сказал стеснительно:

— Про тебя тут написано, только не серчай... Думаю, для каждого из нас это подходит — которые от девок терпят отказы по бедности.

— Опять печальные стихи?

— Не совсем. Хотел, конечно, я вовсе не печальные, но все-таки и на этот раз малость на печальное наехал. Забываюсь, — зачну по твоему велению насчет мужиков и новой жизни, сперва идет все гладко, каждым словом агитацию веду и мужика за частную торговлю пропекаю, а вдруг забудусь и почну про луга да про леса, да про чувства всякие... И сам не пойму, какая тут причина. Ах, Федя, не понимают люди, какие ненашинские привлекательные страны на свете существуют! Один песок на тысячу, может, верст расположился, один-одинешенек, а жителей — кот наплакал. Пусто, по пескам ходят верблюды, а посередь пустыни этой три пальмы растут. Честное слово, всего только три! Я тебе прочитаю.

Он изогнулся, слишком далеко откинул назад голову и растопырил руки:

В песчаных степях аравийской земли

Три гордые пальмы высоко росли.

Родник между ними из почвы бесплодной,

Журча, пробивался волною холодной...

Он поглядел на Федора к сказал уныло:

— У меня хуже. Слова получаются, видишь ли, растопыренные, и к месту их никак не пригонишь. Словно козы. Коз очень трудно в одно место согнать. Это уж я знаю.

— Ну, читай свое творчество, — сказал Федор.

Ребятишки, покинув гору, сгрудились с салазками, и Санька стал читать нараспев:

Любить богатых нам не можно,

Они уж очень к нам тово.

Нос воротят невозможно

И воображают много о себе.

Найдем невесту и получче

И погулять найдем мы с кем,

Сама потом пущай жалеит,

Что не любила нас зачем.

Федор глядел поверх мальчишеских голов в сторону своего сада. Из оврага видны были только вершинки яблонь, на их ветках легко держались громадные копны инея и снега, а поверх отстаивался спокойный дым, шедший из труб. Федору подумалось, что теперь даже мальчишкам ведомо про его неудачу, — злопытливые бабы с некоторой усмешкой будут смотреть на него, а мужики грубо вышутят на посиделках...

— Поучись у Демьяна Бедного, — сказал он, — а про любовь писать брось. Нынче все по-другому стало. Любовь не играет большой роли, а уж ежели девка влопается[26], так за мое почтенье с богатствам своим распростится. У тебя выходит так, что бедняку и не всякую любить-то можно. Ерунда на постном масле.