Девичник - [5]

что глубока поэзия моя,

И тут же сразу вытащил тетрадку —

свои стихи о сути бытия.

Его рука рубила воздух резко,

дрожал басок, срываясь на верхах.

Но, кроме расторопности и треска,

я ничего не видела в стихах.

В ответ парнишка, позабыв при этом,

как «глубока» поэзия моя,

сказал, что много развелось поэтов

и настоящих, и таких, как я.

Он мне сказал —

хоть верьте, хоть не верьте, —

что весь мой труд —

артель «Напрасный труд»,

а строчки не дотянут до бессмертья,

на полпути к бессмертию умрут!

…Мы все бываем в юности жестоки,

изруганные кем-то в первый раз.

Но пусть неумирающие строки

большое Время выберет без нас.

А для меня гораздо больше значит,

когда, над строчкой голову склоня,

хоть кто-то вздрогнет, кто-нибудь заплачет

и кто-то скажет:

                      — Это про меня.

ЗАДАЧА БЕЗ ОТВЕТА

Звезда бледней перед рассветом,

тусклее лампочка в окне.

Опять не сходится с ответом

задача, заданная мне.

В задаче той, простой и давней,

все так же вертится Земля,

и той же тропкой, дальней-дальней,

идут мои учителя.

Идут все так же — отреченно!

И всю-то жизнь путем одним

ведут мальчишек и девчонок,

не подчиняющихся им.

Идут в погоду — непогоду,

по марту и по декабрю.

И я сквозь прожитые годы

на них все пристальней смотрю.

И знаю многое теперь я,

и понимаю — что к чему,

но где они берут терпенье,

и до сих пор я не пойму.

Я снова думаю об этом,

и до рассвета — свет в окне.

Но все не сходится с ответом

задача, заданная мне.

А возле школ толпятся дети,

роняют листья тополя,

и те же — лучшие на свете —

идут мои учителя.

«На огромной клумбе у вокзала…»

На огромной клумбе у вокзала,

Ветром наклоненная к земле,

Поздняя ромашка замерзала,

Трепеща на высохшем стебле.

Выгибала тоненькое тело

И сопротивлялась, как могла.

Словно до последнего хотела

Быть хоть каплей летнего тепла!

…Поезда вдали гудели встречным.

Люди шли, от ветра наклонясь.

И ромашка чем-то бесконечным

Показалась каждому из нас:

Чистой веткой молодой березки.

Тополиным пухом по весне.

Первым снегом. Брызгами известки

На еще некрашеной стене…

Не одно, наверно, сердце сжалось:

Что поделать — каждому свое!

Только в сердце врезалась не жалость —

Маленькое мужество ее.

На бессмертье я не притязаю.

Но уж коль уйти — не тосковать,

Так уйти, чтоб, даже замерзая,

Хоть кому-то душу согревать.

ПРИМЕТА

Белым цветом вишня расцвела —

Говорят: недолго до тепла.

Мать к рассвету дочку родила —

Говорят: невесту родила.

А другая сына родила —

Говорят: солдата родила.

Матери рожают сыновей —

Говорят примета есть — к войне.

…Носится над степью суховей.

Не хватает рук на целине.

Где-то бьется с бурей самолет:

Ждут в далеком стойбище врача.

Где-то хрустнул тонкий первый лед:

Тонет мальчик, жалобно крича.

Где-то надо водам синих рек

Новые дороги проложить.

Рано умирает человек.

Человек! Он должен долго жить.

Кто-то там не спит вторую ночь.

Кто-то пятый месяц все в пути.

Думать. Беспокоиться. Помочь.

Не сдаваться. Выручить. Спасти!

Открывать далекие края,

Чтобы людям — жить,

И вишням — цвесть!

…Пусть родятся наши сыновья:

Много мирных войн на свете есть.

СЫН

Сияет ли солнце у входа,

стучится ли дождик в окно,

когда человеку три года,

то это ему все равно.

По странной какой-то причине,

которой ему не понять,

за лето его приучили

к короткому: — Не с кем гулять!

И вот он, в чулках наизнанку,

 качает себе без конца

пластмассовую обезьянку —

давнишний подарок отца.

А все получилось нежданно, —

он тихо сидел, рисовал,

а папа собрал чемоданы

и долго его целовал.

А мама уткнулась в подушки.

С ним тоже бывало не раз:

когда разбивались игрушки,

он плакал, как мама сейчас.

Зимою снежок осыпался,

весною шумели дожди.

А он засыпал, просыпался,

прижав обезьянку к груди.

Вот так он однажды проснулся,

прижался затылком к стене,

разжал кулачки, потянулся

и — папу увидел в окне!

Обрадовался, засмеялся,

к окну побежал и упал…

А папа все шел, улыбался,

мороженое покупал!

Сейчас он поднимется к двери

и ключиком щелкнет в замке!

А папа прошел через скверик

и — сразу пропал вдалеке.

Сын даже не понял сначала,

как стало ему тяжело,

как что-то внутри застучало,

и что-то из глаз потекло.

Но, хлюпая носом по-детски,

он вдруг поступил по-мужски:

задернул в окне занавески,

упруго привстав на носки,

поправил чулки наизнанку и,

вытерев слезы с лица,

швырнул за диван обезьянку —

давнишний подарок отца.

«За окошком лес…»

За окошком лес, мохнатый, древний,

луговой речушки поворот…

В дальней-дальней костромской деревне

девочка Аленушка живет.

Ходит по деревне — голос звонкий

и глаза синей, чем небеса,

и, как и положено Аленке,

тонкая, но все-таки коса.

Зиму всю — с салазками на горках,

а весной гуляет у реки,

топит с дедом баню на задворках,

с бабушкой сажает кабачки.

А когда лесной душистый ветер

донесет гудок грузовика, девочка,

забыв про все на свете,

побежит встречать издалека.

Не догнать ни бабушке, ни деду, —

издали за внучкой поглядят.

Подбежит, посмотрит, скажет: — Нету…

— И тихонько повернет назад.

Гасят электричество соседи,

девушки запели за селом…

— Бабушка, а завтра-то приедет? —

спросит вдруг Аленка перед сном.

Бабушка положит внучку к стенке,

ляжет с краю. — Завтра-то? Должна!

…Мама у Аленушки студентка,

учится на доктора она.

МОЯ ЖИВАЯ КНИЖКА

Она всех книг моих сильней

И людям, стало быть, нужней