Девичник - [7]

но я тебе об этом расскажу.

1

И не видел никто, и не знает никто,

и в какой это день, и в котором году —

бросить книги и в сад убежать без пальто.

— Хорошо?

— Хорошо!

— Не уйдешь?

— Не уйду!

В эту первую ночь и не думала я,

сколько будет ночей и воды утечет.

А напротив в окне наклонились друзья,

до утра, до рассвета готовя зачет.

Этой ночью такая была тишина,

что, казалось, ко мне наклонилась едва

и стоит за спиной вся большая страна,

чтоб услышать, какие ты скажешь слова.

…Я не помню, что я говорила тогда,

и как первый трамвай прозвенел в тишине,

и как в небе последняя гасла звезда,

и как свет погасили ребята в окне.

Я немало увижу, узнаю, пройду,

но — о чем мне ни думать и где мне

                                                ни быть, —

эту ночь и рассвет в институтском саду

мне, как клятву на верность, всю жизнь

                                                не забыть!

И какого, и где ни найдешь ты коня,

и в какой ты ни прыгнешь вагон на ходу,

ты уснешь, ты проснешься —

                                        увидишь меня.

— Это ты?

— Это я.

— Не уйдешь?

— Не уйду.

2

Стопкой сложены книги, цветы на столе, —

я хозяйством своим занялась.

Мне казалось:

                    вся радость, что есть на земле,

с этих пор поселилась у нас.

Мне казалось:

                   тебе только я и нужна,

без меня ты не выживешь дня.

И вставало огромное слово «жена»

и краснеть заставляло меня.

Мама!

Ты меня учила многому:

выдержанной медленной мечте,

ласковому, бережному, строгому,

полевой горячей широте.

Ты учила первые, кривые

выводить каракули-слова

и иглой неопытной впервые

вить узор стебельчатого шва;

мокрый невод высушить у речки,

печь картошку в россыпях золы

и белить бока широкой печки,

дожелта выскабливать полы;

и не унывать, когда устанешь;

и встречать без слез, без суеты

эшелоны с красными крестами

и стирать кровавые бинты.

Мама, мама! Радость и кручина!

Детские далекие мечты!

Почему, зачем чужой мужчина

стал дороже и родней, чем ты?

Мама, что же ты не научила

в свой нелегкий материнский век,

что придет совсем чужой мужчина,

дорогой, любимый человек?

Я к нему в любой ненастный вечер

выбегу, и рада, и горда, как к тебе,

единственной, навстречу

я не выбегала никогда.

Выбегу то тихой, молчаливой,

то веселой песнею звеня.

И такой богатой и счастливой

даже ты не видела меня!

3

Подошло студенческое лето,

полное зачетной суетни.

Мы тогда вставали до рассвета,

с книгами просиживали дни.

Мама в письмах нас к себе звала:

«Мы одни-то стосковались за год.

Приезжайте! Будет много ягод:

от цветов вся вырубка бела.

А ромашек сколько!

                          К свадьбе, кстати!

Я уж вас дождаться не могу.

Рыжики соленые для зятя

в погребе соседском берегу.

Все считаю по календарю,

скоро ли там кончатся зачеты.

Приезжайте, браги наварю;

скоро меду будут полны соты…»

И смеялся кто-то из подруг:

— Только эту сессию нам сдать бы,

целым общежитием на свадьбу

к вам тогда закатимся!

                              И вдруг…

4

Не рвали цветов по оврагу,

не брали на пасеке мед,

ржаную тяжелую брагу

не ставили стынуть на лед.

Ни дома в узорной ограде,

захлестнутой зеленью лоз,

ни свадебных песен, ни свадеб

и не было, и не ждалось.

Машины с грохочущим ревом,

с фашистским крестом на крыле,

и первые бомбы над Львовом,

и первая кровь на земле.

5

Шли грузовики и эшелоны

на передовые рубежи.

В это утро ты свернул

в рулоны неоконченные чертежи.

Начал готовальню убирать

и, как бы запоминая что-то,

медленно закрыл свою тетрадь

с надписью «Дипломная работа».

Взял какой-то сверток, подошел,

отдал мне его, заулыбался.

Ярко-красный пионерский галстук

из бумаги выскользнул на стол.

Я, не понимая ничего:

— Для чего это? — тебя спросила.

— Нет, не для чего, а для кого!

И добавил радостно: — Для сына…

И сразу — вечер, темная Москва,

платформы Белорусского вокзала.

Как я искала нужные слова,

которые я так и не сказала!

Как я хотела, чтобы ты узнал,

что самое желанное на свете —

опять скорей прийти на тот вокзал,

чтобы тебя, вернувшегося, встретить!

Состав ушел.

                   Вокруг меня стояли подруги,

институтские друзья…

А мне казалось, что на всем вокзале,

на всей земле одна осталась я.

6

Война. Москва. Бомбежки и тревоги.

Мужья на фронте. Враг еще силен.

И жены замирают на пороге,

когда во двор приходит почтальон.

В домах уже не подымают штор.

Аэростаты тянутся под небом.

Стоит часами очередь за хлебом,

а в институте — курсы медсестер.

Потом в аудиториях — халаты,

в чертежном зале — коек белизна.

И привозили раненых в палаты

оттуда, где война.

Снимая с искалеченного тела

засохшие и черные бинты,

я каждого бойца спросить хотела:

а может, он оттуда, где и ты?

Устанешь так, что ходишь еле-еле.

А я всегда бегом неслась домой.

Но писем нет… И тянутся недели

военною московской полутьмой.

Пришла зима. Подкрадывались вьюги.

Москву колючим снегом замело.

А писем нет… На сердце тяжело.

И, помню, я тогда пошла к подруге.

Неслышно коридором общежития

я к комнате знакомой подошла и слышу:

— Только ей не говорите!..

Рванула дверь — и сразу поняла.

7

Снег летит и летит.

Окаянный! Когда он уймется?

Пусть летит… Пусть метет,

заметет до краев, до конца

дальний маленький дом,

ледяное ведро на колодце

и тропу от колодца

к певучим ступеням крыльца.