Детство Марселя - [33]

Утвердившись в этой славе, он стал грозным охотником. Талант порою бывает детищем успеха. Уверовав, что отныне овладел «выстрелом короля», отец применял его постоянно и с таким искусством, что дядя Жюль даже сказал:

— Теперь уж это не «выстрел короля», а «выстрел Жозефа»!

Но сам дядя Жюль оставался непревзойденным мастером «стрельбы в тыл (по собственному его выражению) всякой беглой твари». Сюда же относились зайцы, кролики, куропатки и дрозды, которые имели все основания спасаться бегством и падали, сраженные пулей, когда я уже считал их недосягаемыми.

Мы приносили столько дичи, что дядя Жюль стал даже ее продавать и на вырученные деньги заплатил, к удовольствию всей семьи, восемьдесят франков за аренду «Новой усадьбы».

Доля этого триумфа перепадала и мне. Иногда вечером за столом дядя Жюль говорил:

— Мальчуган-то лучше любой собаки! Носится без устали от зари до зари, не производит ни малейшего шума и чует каждую норку! Только что не лает…

Тогда Поль, выплюнув кусок жаркого в свою тарелку, заливался удивительно натуральным лаем.

Тетя Роза его бранила, а мама поглядывала на меня в раздумье.

Должно быть, она спрашивала себя, разумно ли позволять этим еще не окрепшим ножкам столько шагать изо дня в день.

***

Как— то утром, часов около девяти, я осторожно пробирался на плато, возвышающееся над Шелковичным источником.

На дне ложбины дядя устроил засаду среди густого плюща, а отца скрывала завеса ломоноса под каменным дубом.

Длинной можжевеловой палкой — она очень крепкая и приятная на ощупь, словно смазана маслом, — я колотил по зарослям багряника, но ни куропатки, ни легконогий заяц из Бом-Сурн не показывались.

Тем не менее я добросовестно исполнял свои обязанности гончей, как вдруг заметил на краю гряды столбик из пяти-шести больших камней, сложенный рукой человека. Я подошел ближе и увидел у столбика мертвую птицу. Шейку ее защемили две медные дужки капканной пружины.

Птица была чуть побольше певчего дрозда; на головке ее торчал хорошенький хохолок. Я уже хотел ее подобрать, но тут за мной раздался звонкий голос: — Эй, приятель!

Я оглянулся. На меня сурово смотрел незнакомый мальчик примерно моих лет.

— Не тронь чужие ловушки! Это свято!

— Я и не думал ее брать, — ответил я, — я хотел только поглядеть.

Он шагнул вперед и остановился. Передо мной стоял крестьянский мальчик, смуглый, черноглазый, с тонким лицом провансальца и длинными, точно у девочки, ресницами. На нем была старая, вязанная из серой шерсти жилетка поверх коричневой рубашки, рукава которой он засучил до локтя, короткие штаны и парусиновые туфли на веревочной подошве, как у меня, только на босу ногу.

— Когда ты нашел дичь в ловушке, — сказал он, — ты имеешь право ее взять, надо только защелкнуть пружинку и поставить ловушку на место.

Вынув птицу, он заметил:

— Это подорожник [30].

Мальчик спрятал подорожника к себе в сумку и вытащил из кармана жилетки нечто вроде тюбика из толстой камышинки с топорной пробкой; затем выжал из тюбика на левую ладонь большого крылатого муравья. С поразительной ловкостью он ухватил муравья двумя пальцами правой руки, а тем временем, чуть нажав левой рукой, приоткрыл края маленького проволочного зажима, который был вставлен в центр капканного механизма. Края зажима имели форму полукружий и, смыкаясь, образовывали крохотное колечко. Это колечко мальчик замкнул вкруг талийки муравья, и теперь он был закован: крылья не давали ему попятиться назад, а толстое брюшко — пролезть вперед.

Я спросил:

— Где ты достаешь таких муравьев?

— Таких вот? Да это ж крылатки. Они есть во всех муравейниках, только никогда оттуда не выходят. Нужно рыть землю киркой больше чем на метр вглубь или ждать первого дождя в сентябре. Как только выглянет солнце, они улетают. А если ты положил в яму мокрый мешок, тогда легче.

Он снова зарядил ловушку и поставил на прежнее место под столбиком. Я с любопытством следил за его движениями, стараясь все запомнить.

Наконец мальчик встал и спросил:

— Ты кто? — И, чтобы внушить к себе доверие, назвался первый: — Я-то Лили из Беллонов.

— И я из Беллонов. Он засмеялся:

— Ну нет, ты не из Беллонов. Ты из города. Ты, наверно, Марсель?

— Да, — ответил я, польщенный. — Ты меня знаешь?

— Я тебя никогда не видел. Но мой отец возил вашу мебель. Он-то и говорил мне про тебя. Твой отец — это тот самый, у которого двенадцатый калибр, он убил королевских куропаток?

Я преисполнился гордостью.

— Да, — ответил я. — Он самый.

— Расскажешь про них?

— Про кого?

— Про королевских куропаток. Про то, где это было, как он их подстрелил, — про всё, про всё?

— О да.

— Расскажи сейчас, — попросил он. — Я только обойду свои ловушки. А сколько тебе лет?

— Девять.

— А мне восемь, — сказал он. -Ловушки ставишь?

— Нет. Я бы так не сумел.

— Хочешь, научу?

— О да! — горячо ответил я.

— Пойдем, я как раз иду их осматривать.

— Сейчас я не могу. Я тут устроил облаву; отец и дядя прячутся в ложбине. Мне нужно выгнать на них куропаток.

— Куропаток-то сегодня и не будет. Обыкновенно здесь ходят три стаи. Но нынче утром тут побывали лесорубы и их спугнули. Две стаи полетели к Гаретте, а третья спустилась на Пастан. Мы, может, шугнем отсюда одну здоровенную зайчиху, она где-то здесь должна быть, я видел помет.