Детский дом - [7]

Шел июнь 1924 года — разгар нэпа. В зеркальных витринах магазинов висели огромные толстые колбасы, красовались подрумяненные окорока, маслянисто мерцали надрезанные головки сыров, истекали соком янтарные балыки. А торты, пирожные, булочки с изюмом в кондитерских! От созерцания этих вкусных вещей рот забивала голодная слюна, до тошноты подводило живот. Да что яства — хоть бы сухую корочку раздобыть!

«Черный хлебушко всем калачам дедушка» вспомнилась мне мамина поговорка.

Но как его раздобыть? Воровать я не умел, боялся, просить было стыдно.

И для начала я продал свою курточку на Ситном рынке. «Сейчас лето, — беспечно решил я. — Не озябну».

Торговаться я не умел и, наверно, продешевил. Но как я был счастлив, идя по парку Народного дома и позванивая в кармане мелочью! Бумажный рубль засунул через распоротое отверстие в пояс брюк: этому меня научил Силька.

Сразу же купил себе фунт ситного, копчушек, наелся и долго пил в киоске газированную воду с малиновым сиропом. Я был счастлив.

Первую ночь провел в подъезде большого дома на Литейном проспекте, забравшись под лестницу. «С завтрашнего дня начну дела делать», — думал я, чувствуя, как сладко смежаются веки.

Задача у меня была одна: отыскать Костю. Что с ним? Как его увидеть? Когда я жил с «дефективными», это не казалось сложным: лишь бы убежать с Фонтанки. Но, поразмыслив на другое утро, я увидел, что дело это совсем не простое. Пойти на улицу Чехова в «свой» детдом? Вдруг увидит заведующая? «Тебя же, — скажет, — на Фонтанку отправили. Сбежал?» Кликнет милиционера, меня схватят и сразу отправят к «дефективным». Я помнил, что пообещал сторож, принимая меня от служителя института педологии. А там еще Чесоточный со своими уроками… Нет, На улицу Чехова не пойду.

«Трусоват ты, Мореный», — вспомнились мне слова Сильки Патлатого…

И весь следующий день я опять проходил по городу, рассматривая витрины магазинов. Вечером оказался на Петроградской стороне, ноги еле двигались, гудели. Где же переночевать? Неожиданно вышел на пустырь и увидел заброшенный шалаш. Внутри были настелены доски. Я очень обрадовался, улегся поудобнее и тут же заснул.

Здесь и стал жить…

Устроил себе постель: ободрал афиши с тумб, соорудил из них что-то вроде матраца. Только «матрац» мой сильно шуршал, когда я ночью ворочался. Новое жилье мне очень понравилось. Совсем недалеко был Большой проспект, на нем полно магазинов, ресторанов, булочных, кафе. И место тихое. Вдоль Малой Невы лежал заросший кустами пустырь, а дальше расстилался парк. Было где укрыться от посторонних глаз. Потихоньку я обрастал «хозяйством»: из столовой, где раз обедал, стащил, сам не знаю для чего, ложку, на берегу реки подобрал коротенькое грязное полотенце и обмылок, похожий на кусок мрамора.

Но все это благоденствие кончилось довольно скоро. Когда я продал куртку, то, казалось, сытое существование мне теперь обеспечено надолго. Однако деньги таяли, как прибрежная пена Малой Невы, и вскоре я опять остался без копейки. Продавать больше было нечего. От голода подвело живот.

Один раз мне удалось в булочной стащить сайку. Как колотилось сердце, как подгибались колени от страха! Крепко сжимая теплую сайку в кармане, я долго шел, сам не зная куда, боясь присесть, остановиться, и мне все казалось, что за спиной у меня вот-вот появится хозяин булочной.

В этот день я заснул у себя в шалаше если и не сытый, то, во всяком случае, без тошноты в желудке.

На другой день вторая моя попытка украсть булку окончилась весьма печально. Взять я ее попытался из хлебного фургона, на котором белыми буквами по синему полю было крупно выведено: «Исаев и сыновья». Только протянул руку, хотел схватить, как получил здоровенный подзатыльник, а потом и пинок сапогом пониже спины. Пропахав носом мостовую, я вскочил и кинулся прочь. Хорошо хоть, что мордатый парень, наверно, сын хозяина, не стал преследовать, лишь кинул вслед:

— Брысь, рвань! Вдругорядь поймаю — ноги повыдергиваю!

Случай этот полностью отбил у меня охоту к воровству.

Как же добыть еду? Я бродил по улицам, наивно надеясь найти оброненный бублик или кусок колбасы. Острый запах свежевыпеченного хлеба вновь привел меня к булочной. Куда еще идти беспризорнику? В столовую, на рынок, к магазину — туда, где торгуют съестным. Где еще поживишься? Из булочной выходили люди, вынося с собой хлеб, сушки, а я все стоял у входа и не решался просить. Под вечер в дверях появилась здоровенная грудастая тетка и махнула мне рукой.

— Эй, шкет, иди-ка сюда!

Тетка сунула мне пакет с обрезками, посмотрела, как я с жадностью заглатывал мягкий хлеб, и ушла.

Внезапно удар по уху отбросил меня от дверей, я чуть не подавился куском. Передо мной стояли два оборванца.

— Пропуск есть? — спросил рыжий, востроглазый, в рваном чиновничьем пиджаке до колен, босой.

— Кто тебе выдал тут мандат на постой? — угрожающе прошепелявил его товарищ. — А ну-ка!

Он вырвал у меня пакет, и беспризорники, гогоча, тут же стали уплетать хлебные обрезки. Увидев, что я все еще стою, рыжий в пиджаке гаркнул:

— Чего буркалы вылупил? А ну пятки на плечи — и чеши подале! Видел эту печатку? — Он показал мне грязный, заскорузлый кулак. — Вот приложу к твому удостоверению личности — красная сопля потекет. Это наша хлебня!