Дети золота, дети песка - [43]

Ответом ей служит абсолютная тишина, нарушаемая лишь треском поленьев, из которых сложен погребальный костер. Кажется, словно бы никто не может поверить в то, что прямо после похорон они должны принять решение о том, кто же унаследует трон вместо погибшего конунга. Йорунн обводит всех пристальным и долгим взглядом голубых глаз, словно бы сомневаясь в своем решении, но тут же отбрасывает прочь все сомнения. Сейчас у нее нет права на слабость.

Она должна сделать все, чтобы ее сын, последний живой ее родственник, плоть и кровь, получил то, что ему положено по праву рождения. Она была не самой лучшей матерью для него, потому пришло время заступиться за Витарра, что следовало сделать гораздо раньше.

Гордо расправив плечи, Йорунн шагает по снегу в сторону Чертога Зимы. Колени дрожат, и какого же труда стоит кюне удержаться, не рухнув в снег! Она не оборачивается, смотрит прямо перед собой, но слыша, как позади нее скрипит снег под тяжелыми шагами. Хакон сопровождает Йорунн после своего возвращения из набега; никак не может простить себе то, что не спас Ренэйст, бедный мальчик. Йорунн его не винит – она знает, сколь любит он ее дочь. При такой любви невозможно навредить намеренно.

Постепенно ярлы осознают, насколько серьезно было все сказанное, и следуют за кюной. Они встревоженны и обеспокоенны, никогда еще подобные вопросы не решались столь быстро после гибели предыдущего конунга. Даже сам Ганнар унаследовал титул отца лишь спустя долгое время после смерти Снорре, старшего своего брата. Но сейчас, когда у конунга не осталось наследников, его титул может перейти к любому из ярлов. Можно ли скрыть то, сколь они заинтересованы в этом?

Человеческая корысть не знает границ. Стоит речи зайти о власти – и люди становятся хуже, чем звери. Потому стоит позаботиться о том, чтобы все прошло как можно безболезненнее, пока в людях еще теплится горе, вызванное их потерей.

Исгерд кривит губы в улыбке; все складывается как нельзя более благоприятно для нее. Нашептывая кюне в уши свои темные мысли, заставляя считать, словно бы они принадлежат ей самой, ярл Трех Сестер обеспечивает себе безопасность. Кто сможет заподозрить ее, если кюна сама приняла подобное решение? Никто ведь ее не принуждал, разве нет?

Улыбка медленно исчезает с губ, стоит Исгерд ощутить на себе пронизывающий взгляд. Медленно поворачивает она голову, смотря на стоящую неподалеку Сванну. Властительница Ока Одина смотрит на нее с презрением, поджав тонкие губы. Хейд как раз ведет ее сына в сторону Чертога Зимы; с другой стороны его придерживает Ньял, не позволяя упасть. Сванна смотрит на нее, склонив голову, и щурится, стараясь узнать, что за мысли хранятся в темной голове некогда солнцерожденной. Исгерд уверенно выдерживает ее взгляд, который не длится слишком долго – Сванну зовет сын, и она спешит к нему, совершенно о ней позабыв.

Исгерд замечает, что и Ове смотрит на нее единственным своим глазом, но не говорит ничего. Лишь дожидается, когда мать нагонит его, и продолжает свой путь в сторону Чертога Зимы.

Подле догорающего костра не остается ни единой души, кроме самой Исгерд. Она смотрит внимательно в спины уходящих воинов, и беззаботность исчезает с ее лица.

Вынув из кармана пузырек с ядом, Исгерд бросает его в огонь.

Великий Чертог полон людей точно так же, как и в тот миг, когда все эти люди прибыли сюда, чтобы чествовать новых воинов. Кто бы мог подумать, что все приведет именно к этому? К тому, что, вернувшись из набега, они должны будут выбрать нового конунга.

Шум внутри Великого Чертога стоит такой, что собственные мысли невозможно услышать. Хейд морщится, ощущая, как от происходящего начинает болеть голова. Она, как и другие щенки, с которыми ей было суждено пройти испытание, будучи воинами, получили право присутствовать на совете ярлов. Не сказать, что сейчас честь эта приносит ей хоть толику удовольствия.

Чуть в стороне видит она Ньяла. Он и четверо его старших братьев стоят подле отца, и нет знакомой улыбки на несносном его лице. Из всех представителей рода Лося Ньял единственный, кто ничего не говорит. Его взгляд направлен куда-то в сторону, нет в нем привычного нахальства и воинственности. Даже странно видеть его таким – опечаленным и серьезным. Каким еще должен быть он, потеряв посестру? Какими сейчас должны быть все они?

Хейд чувствует себя так, словно бы ее здесь быть не должно. Мыслями она на архипелаге, скачет по скалам, соревнуется с волнами в скорости. Холодная вода ей нипочем, ведь она, дочь островов, ныряет в ледяные эти волны охотнее, чем в мужские объятия. Она могла бы поохотиться, уйти в леса и не вернуться, а не слушать этот жуткий гул, похожий на эхо мертвецов.

Словно бы матросы ужасающего «Нагльфара», освобожденные из царства Хель, радуются обретенной свободе.

Крик становится только громче, хочется зажать уши и не слышать ничего из того, что говорят эти люди. Хейд дышит носом, старается не поддаваться страху. Свежий шрам на щеке, полученный во время скоростного спуска на щите, начинает болезненно ныть.

Она видит свою мать совсем рядом с кюной. Словно бы могло быть иначе – Исгерд ярл всегда должна быть в самом центре событий, контролировать ситуацию и оставаться при этом незамеченной. Словно бы это не она. Будто ее влияния и не было вовсе. Даже со своего места видит Хейд, как мать что-то шепчет, и кюна кивает головой, впитывая каждое ее слово. Отвратительно. Неужели никто не видит этого? Об ее матери такая слава ходит, что к кюне ее лучше и вовсе не подпускать, но никто не думает об этом. Сейчас каждый занят лишь своей бедой, лишь тем, что касается его напрямую.